— Да, — совсем просто ответил Павел Валентинов, — конечно.
Два опера быстро переглянулись. Ващилов и Тагиров. Действительно, на этот раз у них имелся компромат. Бесспорный. Отпечатки пальцев. Биологический, неоспоримый материал. Причем где-то поблизости. Совсем рядом. И оставалось-то всего ничего. Найти. Без всякой лишней деликатности. Потрогать. Предъявить. Удостовериться.
— Все понял... — быстро кивнул пострел Ващилов. — Я мигом...
И вышел.
Мокров поставил точку и начал читать строчку за строчкой вслух. Неторопливо.
— “В ходе обыска в кабинете номер семнадцать в углу у окна справа была обнаружена картонная коробка, которая была закрыта и проклеена скотчем темного цвета...”
Павел придвинул стул и сел. Терять было нечего. Только следить за собственными глазами и лицом. Как обычно. Не опозориться в момент, когда ворвется в кабинет с победным видом герой Ващилов: “Он там... нашел...”
А может быть, Ващилов позвонит. На мобильный. Своему командиру Тагирову. И трубка в кожаном футлярчике сыграет “Об-ла-ди, об-ла-да”. Правее и ниже селезенки оперуполномоченного. Аппендикс электрический.
Но телефон молчал, дверь не распахивалась, и следователь продолжал со всею мыслимой обстоятельностью разбирать свои собственные каракули.
— “Во втором ряду сверху обнаружены картриджи-накопители...”
— Термин верный, Павел Петрович?
— Да, все правильно.
— “...с наклеенными на них белыми стикерами, с надписями, соответственно на первом „СтарНет. Архивы 2000”, на втором...”
Павел подумал, что сначала его станут стыдить. А потом говорить о безопасности государства, только теперь, наверное, не границ и солнечного социалистического строя, а экономики. Основанной на частной собственности и инициативе.
“Интересно, какой храм теперь предложат посетить, в какую общину войти? А впрочем, нет. Наверное, просто Леху сдать и весь его „СтарНет”. Каналы связи. Левые и правые. Кровь, пот и слезы. Русского Левшу, вечно бегущего впереди паровоза истории и, главное, ее законов. Конечно, наша народная забава — грибы собирать, а не в футбол играть. Поэтому границы не умеем соблюдать, не приучены. Да и какой в том смысл, когда черта сегодня здесь, а завтра уже за спиной. А если точнее, всегда вокруг тебя. Как обруч. Или умри от столбняка, или переступай. Не Англии-Германии. Свои. Да-да. Родные. И именно поэтому вы, Павел Петрович, просто теперь обязаны, не можете нам не помочь. Ошибки надо исправлять, а не усугублять. Согласны?
Вы и так, уважаемый, что-то засиделись у нас в девках. И в двадцать два, и в сорок два все недотрога. Нет, столько смешить людей нельзя. А впрочем, у вас и выбора-то, в общем, нет. Все семь замеров выполнены. Время резать. Открываться. Пройдемте. Уже нам приготовлен отдельный кабинет. Терпение и труд все перетрут. Просто расслабьтесь и получите удовольствие. Любви все возрасты покорны”.
— “Далее картриджи-накопители в первоначальном виде были упакованы обратно в коробку, которая была опечатана тремя отрезками бумаги с оттисками печати „Для справок управления””, — размеренно читал Мокров, доводил до сведения, когда дверь в кабинет открылась и на пороге возник Ващилов. Только почему-то счастьем он не светился. Не нес удачу, как лампочку перед собой.
— Там, внизу, ничего нет, — сказал он, обращаясь к своему командиру. Джону Уинстону Тагирову.
— Уверен?
— Я обошел все помещения и посидел у системщиков, послушал, поговорил.
Почему-то в этот момент старший лейтенант Тагиров посмотрел не на своего сотрудника, вездехода Ващилова, а на Павла. Павла Петровича Валентинова. Послал короткий импульс. Но Павел даже не пошевелился. Свет проникал через веки его глаз. И казался розовым. Больше никаких изменений. Температура, влажность и давление в норме.
— Павел Петрович, — решил тогда действовать следователь Мокров просто и прямо, — вы ничего не хотите добавить или пояснить по существу собственно архивных материалов, находящихся на изымаемых магнитных носителях?
