Обатнин Геннадий Владимирович — литературовед, филолог. Родился в 1966 году. Окончил Тартуский университет и докторантуру в Университете Хельсинки. Автор книги “Иванов-мистик (Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова, 1907 — 1919)” (М., 2000) и многочисленных публикаций, посвященных русской литературе и поэзии. В “Новом мире” публикуется впервые.
Книга Николая Кононова “Поля”1 дала пример очень редких в русской поэзии одностопных размеров. Стихи этой книги возникли как бы на пересечении уже существующей в русской поэзии традиции кратких размеров и поэтической эволюции Николая Кононова, писавшего очень длинными строками, но качнувшегося в другую крайность. Одностопные размеры интересны и сами по себе, но в данном случае проследить их использование любопытно вдвойне.
Название книги намеренно двусмысленно: наверное, имеются в виду поля книги или рукописи, это — маргиналии, глоссы, а не какие иные поля — ни “Магнитные поля” Ф. Супо — А. Бретона, ни “Поля в городе” Г. Айги. Столь же двоится впечатление от этих стихов, написанных рифмованными двусложными строками, или, говоря по старинке, чаще всего состоящих из одной стопы, либо ямбической, либо хореической. Ясно, что в таком тексте строка (стих) является зачастую и рифмующимся словом. Поскольку пропуски ударений невозможны, метр здесь совпадает с ритмом, то есть главное богатство русских двусложных размеров — ритмические вариации — отсутствует. Раз нет ритма внутри строки, стихи оказываются на грани силлабо-тонической системы: основное напряжение создается между синтаксисом и стихом, что особенно заметно в силлабике2. Это означает, кстати, что стих отличается от прозы, по сути, только одним непреходящим признаком — принудительной “нарезкой” синтагм на строки. У Кононова строка практически всегда рубит синтагму, видимо, потому, что законченные конструкции из одного слова, вроде назывных предложений или однократного междометия, возможны, но однообразны, и, к слову сказать, автор пользуется только второй из этих возможностей. Это заставляет читателя все время упираться почти в каждое слово. Поскольку некоторые из них еще и отзываются дальше в рифме, ему становится совсем тяжело. Пропорционально растет и тяжесть резко выделенного слова. Не только местоимение в падежной форме “им”, но даже частица “бы” начинает жить полной, почти полнозначной, а не служебной жизнью:
Им
Бы чуть
Нимб
Качнуть
Фонетическое слово “бычуть” напоминает и “бачить”, встречающееся, кстати, в других текстах Кононова, и “бычиться”. Стихи бычатся. Более сложная синтаксическая постройка появляется, когда предложение, уже нарезанное на кусочки стихами, еще и переносит свои “звенья страсти” в соседнюю строфу. Тогда долго вообще ничего не понятно: кто кому статский советник? Чего тут точно нет, так это певучести, другого старинного способа запутать читателя и заморочить себя. Как петь строки длиной в два слога?
Нет, здесь царство смысла — не глоссолалии, и эмоции ритуальны. Надо всматриваться, распутывать, что к чему относится, как будто разбираешь латинскую прозу. Основной эффект и, видимо, задача этой нагнетенной сложности — торможение внимания. Ощущение, с одной стороны, действительно напоминает чтение маргиналий, хотя бы и собственных (“что я здесь понаписал?”), а с другой — оставляет привкус почти одической торжественности. Третья, наихудшая, аналогия, которой сборник все-таки дает лишь один пример, — это загадка. Не потому ли заглавия-разгадки (разумеется, еще более путающие читателя) там находятся за текстом, причем оформлены любимым кононовским приемом, как постраничные сноски? Любая разгадка всегда разочарование, как, например, в палиндроме: продравшись сквозь все его неуклюжести, даже сочиненные, например, Хлебниковым, поражаешься ничтожности улова. Это вторая после манерности опасность избранного автором стиля.
Так называемые сверхкраткие размеры в русской поэзии не новость, сведения о них можно почерпнуть из разных справочников. В эпоху модернизма сверхкраткие размеры имели несколько смысловых импликаций. Одной из них была имитация так называемых “рваных ритмов”, которыми пользовались французские символисты.
Звезда, звезда!
Приди
