писатель?

Из интервью Захара Прилепина “Новой газете”.

Владимир Бондаренко в майском номере “Дня литературы” поместил статью “Литература пятой империи как мост в наше время”, перепечатанную и в газете “Завтра” (2006, № 21). По мнению московского критика, эпоха господства “либералов” в русской литературе подошла к концу. Скоро окончится и “литературное безвременье”, отмеченное именами Евгения Гришковца, Дмитрия Быкова и “молодых пофигистов” вроде Ирины Денежкиной и Александра Гарроса. “Приходит время новой жизни: буднично, без излишнего пафоса <…> новая литература <…> становится на новые имперские рельсы <…> новое поколение умело совмещает авангардность поисков, национальное и религиозное мышление и сталинский державный замах”. К творцам этой “новой литературы” Бондаренко относит в первую очередь “нового Максима Горького” — Захара Прилепина — и Сергея Шаргунова, на чью долю “остается роль Владимира Маяковского”.

Итак, создатели “литературы пятой империи”, они же творцы “новой партийной литературы”. Шаргунова мы пока трогать не будем. В его прозе больше самолюбования, больше игры с языком. Другое дело Захар Прилепин. Успех Прилепина лишь отчасти связан с художественными достоинствами его книг. Новый роман Захара Прилепина неплох, но к шедеврам русской прозы его вряд ли кто отнесет. Это искренняя, талантливая, но все-таки еще незрелая проза. К сожалению, видны следы спешки: “В первые дни декабря, когда третий день…” Сюжетные ходы в общем-то предсказуемы: не заглядывая на последние страницы, следуя одной лишь логике развития сюжета, несложно предугадать развязку. Герои выписаны вроде бы недурно, но от романа о лимоновцах, честно говоря, я ждал более колоритных образов. Более или менее запомнился Негатив, но автор слишком быстро упрятал его в латвийскую тюрьму. Наконец, как это ни странно для романа подобного рода, “Саньке” органически не хватает “драйва”. Вроде бы есть тут и разгон манифестации, и застенки ФСБ, и погром в “Макдоналдсе”, но Прилепину, на мой взгляд, не удалось передать ощущение риска, напряжения. Впрочем, местами Прилепин очень хорош. Например, о телеканалах, “каждый из которых напоминал внезапно разорвавшийся целлофановый пакет с мусором — жжик, и посыпалось прямо на тебя что-то обильное, цветное и несвежее”. Но лучше всего вот это: “… прошел дождь — тихий, мягко прошуршавший, веселый и нежный, будто четырехлетний мальчик проехал мимо на велосипеде”.

Но произведения подобного рода ценны не метафорами. В интервью “Новой газете” автор “Саньки” признал: “…жизни в них (в его книгах. — С. Б. ) настолько (и агрессивно) много, что иному читателю становится просто не до литературы. И думается, есть смысл поставить себе это в заслугу.

Вообще в моем понимании непосредственная, болезненная, злободневная реакция на происходящие события всегда была признаком русской литературы”. “О „Саньке” трудно говорить в чисто литературных категориях, — пишет Александр Гаррос все в той же “Новой газете”, — <...> поди подступись с жантильными мерками belle lettre к роману, швыряющему в тебя выдранные с мясом куски реальности, скалящему зубы революционных деклараций <…> Какая тут, к черту, изящная словесность: штука пусть и не посильнее, но пожестче „Матери” Горького”.

На самом деле “Санькя” так же походит на “Мать”, как нацболы (в романе — “эсэсовцы”, их партия названа “Союзом cозидающих” — СС) на большевиков. “Мать” — роман ходульный, но хорошо скроенный. Идеология у героев Максима Горького, быть может, и примитивна, но логична. Борьба против старого мира, где человек превращен в придаток к машине, где земский начальник заставляет крестьян кланяться собственной лошади, где владелец фабрики дарит возлюбленной ночной горшок из золота, морально оправдана. Идеалы Павла Власова и Пелагеи Ниловны просты и понятны. Марксизм все-таки был сильной, очень привлекательной и, как выяснилось, жизнеспособной идеологией. В изложении наивных героев горьковского романа он не теряет своей убедительности: “…мы враги частной собственности, которая разъединяет людей, вооружает их друг против друга, создает непримиримую вражду интересов, лжет, стараясь скрыть или оправдать эту вражду, и развращает всех ложью, лицемерием и злобой <…> Наши лозунги просты — долой частную собственность, все средства производства — народу, вся власть — народу, труд — обязателен для всех”.

Нестерпим омерзительно-жестокий мир начала девяностых в “Красно-коричневом” Александра Проханова, еще одном “революционном” романе: “Вдоль кафельной стены неровной чередой стояли пожилые торговцы. Протягивали банки с консервами, бутылки пива, сухую воблу, пакеты с кашей. Зазывали, умоляли купить, ловили взгляды, жалко улыбались. В их подслеповатых запавших глазах была вина, жалоба, собачье непонимание. Они не могли объяснить ни себе, ни людям, почему так случилось, что они вынуждены в этот поздний час покинуть свои стариковские жилища, оказаться на опасных, неуютных улицах и столь нелепо, непривычно добывать хлеб насущный <…> Москва сжала свои каменные клещи, выдавила их, как косточки из фрукта, выбросила из квартир на улицы, выставила под люминесцентными лампами у заплеванных кафельных стен”. После этого вступления, как и после знаменитой первой главы горьковского романа, читатель не обязательно принимает, но хотя бы понимает революционеров (или мятежников). У героев “Красно-коричневого”, в отличие от соратников Павла Власова, идеал не в будущем, а в прошлом. Защитники Белого дома в 1993-м преследовали утопичную, но вполне понятную и, с их точки зрения, морально оправданную цель: прекратить передел собственности, вернуть советскую власть, восстановить Советский Союз1.

А вот в чем, собственно, состоит идеология “Союза созидающих”, понять сложно. Чего хотят Саша (Санькя) и его друзья-“эсэсовцы”? Каковы их идеалы? Честно говоря, прочтя роман Захара Прилепина, я их так и не понял. “Эсэсовцы” не любят безжалостную и циничную власть? Несомненно. Им неприятен буржуазный мир, общество потребления им кажется пошлым? Да, наверное. Но этого мало. Уже в самом конце романа есть эпизод: Саша бродит по вечернему супермаркету, дивится на изобилие плодов земных на витринах, на зажиточных покупателей, на их шикарные автомобили, припаркованные рядом с магазином: “Бля, откуда у них столько денег? <...> Одна эта машина стоит столько, сколько мать моя не заработает за сто сорок лет. Она что, плохо работает?..” Хорошо, но этого мало. Сам образ матери, равно как и тема несчастных людей, втоптанных в грязь новой, буржуазной Россией, в прилепинском романе едва обозначены. Буржуазию герои не любят, но так до конца и не понятно — за что? “Партию президента”, равно как и самого президента, они презирают, обливают его смесью кетчупа с майонезом, но опять-таки — за что?

Борьба с властью представляется Саньке, Яне, Негативу и прочим “эсэсовцам” чем-то не только естественным, но и неизбежным, а путь профессионального революционера — единственно верным. Прочие виды деятельности выглядят по меньшей мере малозначительными, если не сказать бессмысленными, поэтому герой не спешит устроиться на работу: “Гребаная страна, и в ней надо

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату