И в эти минуты — самый сладкий сон, самый пронизывающий бред. И конечно, мальчишка, юноша, думающий о женщине, не может не поерзать, не может не пометаться во сне, и чем это порой заканчивается, любому понятно... Пока мама не увидела, сбегаешь на речку, отстираешь под мостом, в воде, трусы...
Через многие годы как-то раз я укрыл им свою жену, положил на нее, оставив незакрытым лишь лицо... Это когда на даче она решила вздремнуть на старом диванчике перед печкой — зимой мы здесь редко ночуем, печка — топи ее, не топи — едва греет... Жена полежала-полежала под тулупом и, вздрогнув, вдруг принялась отталкивать его, ногами колотить, убирая с себя...
— Что с тобой? — спросил я.
Она растерянно засмеялась:
— Мне показалось, на меня лег какой-то огромный горячий зверь с когтями...
И продолжала опасливо смеяться, глядя на тулуп.
И я тогда вновь перевесил мохнатую громадную шубу на веранду...
Ах, тулуп, ты ни при чем, это все наши собственные страхи... Человека иной раз может придавить и легкий плащ... А ты служил великую пользу по главному своему предназначению...
А еще, помню, отец рассказывал: мел снежный буран, они с шофером заблудились, машина завязла в сугробе, буксовала, и если бы не тулуп, который отец совал под колеса, сразу под оба задних, — не выскочили бы, замерзли в лесу...
Отец однажды шутливо буркнул, заметив, как я уставился на тулуп:
— Знаешь, сколько баранов пришлось зарезать, чтобы такое чудо сшить?
Я прикинул, ответил:
— Наверное, четыре... или даже шесть.
— А я думаю, не меньше двенадцати. Ты разверни, посмотри. Ведь в работу пошли только крупные куски. Да, не меньше двенадцати. Значит, сынок, двенадцать баранов лишились своей одежды, а заодно и рогов, чтобы эти рога носили теперь мы с тобой.
— Почему? — обиделся я. — Мама тебе не изменяет. А у меня и вовсе пока никого нет.
— Изменяют не только женщины, сынок, — буркнул отец. — Со временем поймешь...
Что он имел в виду? Судьбу? Друзей? Коммунистическую партию? Уже не узнать. Но есть, есть над чем подумать...
Надо же, сколько возникает мыслей, когда думаешь про этот тулуп... Господи, вернут ли мне его?..
6
Мне позвонили утром во вторник — Филиппов привез нашу потерю.
Но почему позвонили не в воскресенье? Я бы сразу отвез тулуп на дачу. Или человек задержался по своим делам? Может, старуха в деревне больна?
Размышляя подобным образом, я в обеденный перерыв подъехал к уже знакомому дому, нажал кнопки с цифрами 3 и 7 на кодовом замке и вскоре стоял перед дверью Филипповых.
Позвонил — и вот они за порогом, такие же, как и мы с женой, пострадавшие дачники, Александр Николаевич и Анна Артемьевна. Они смущенно улыбаются, даже глаза прячут — в самом деле, неприятная история. Возле их ног громоздится на полу аккуратно обмотанный крест-накрест желтым скотчем мой тулуп. Это он, именно мой тулуп, черным верхом наружу.
— Вот, забирайте... — кивнул Филиппов.
Я нагнулся. Только почему от тулупа бензином пахнет?
— Мы немного почистили, — угадал мой вопрос Филиппов. — Воры сильно его
