бы только славить своего Бога, а там хоть трава не расти. Вот они, эти условные дяди и тети, из года в год, расставаясь, быть может, с лучшими днями жизни, плетут и плетут по кадрику паутину фильмов из иллюзорной жизни странных своих артистов. Подслушать их иногда — большое удовольствие…
— Позвоните и заберите у Ксении Ивановны уши.
Или:
— Нам без петуха плохо.
Или:
— А когти ему отдали?
— А как же, еще вчера в метро.
Или:
— Слушайте, у кого поросячий нос?
— Как у кого? У Тани.
Или:
— Спрячь куда-нибудь брови, а то они падают ей на грудь.
И так далее…
— Здорбово, Шурей! — войдя в режиссерскую комнатку, воскликнул Костя. — Это ты чего, ночевал, что ли, здесь?
— Привет. Да, ночевал, — отвечал кудрявый толстяк, кинооператор фильма.
— А ключ?
— У меня свой.
— От Капки прячешься?
Оператор вспыхнул:
— Тебе хорошо просыпаться одному, вроде как в хазарской степи!
— Иллегальный ты человек, — улыбнулся Костя.
— Это ты про чего?
— Значит — противозаконный. Капитолина вот явится, кудри-то те разовьет.
— Заткнись!
— Да не сходи с ума, боярин. Явится, так мы на нее Мокея напустим. Нам, главное дело, его разбудить. Катька, стало быть, еще не пожаловала?
— Ты бы с ней поласковее, Кость. Она симпатичная. И сирота. А уж как талантлива-то!
— Нет, вы посмотрите! Сам от своей валькирии в постоянной коме, а уж у сиротки таланты разглядел. Прямо гешефтмахер какой-то.
— Какой еще гешефтмахер?
— Это, брат, такой махер, что хватает все без разбора.
— Кость, ты кончишь в дурдоме со своими дикими словами.
— Дикость не знать подобных слов, ахреян ты мой ненаглядный.
