европейские интеллектуалы Соединенные Штаты. Американцев то осуждают, то высмеивают, но одновременно и побаиваются. Побаиваются ее и боевики Аль-Каеды. Боятся ли они Европы? После унизительного покаяния правительства Дании, после трусливых и политкорректных заявлений французских интеллектуалов?
Но вернемся к роману Елены Чудиновой. Мне показалось примечательным одно обстоятельство: в ее книге нет характерного для некоторых наших писателей злорадства по поводу распада и гибели западной цивилизации. Падение Святого Престола, осквернение христианских святынь, унижение католиков воспринимаются Чудиновой как величайшее несчастье. На мой взгляд, таким образом это и должен воспринимать всякий нормальный человек. “Россияне <…> были поражены несчастием Греции как их собственным”, — писал о взятии Константинополя турками Николай Михайлович Карамзин2. Если Европа погибнет, если не станет собора св. Петра в Риме, если в храмах вместо христианской мессы будет намаз, то больно станет не только европейцам, но и всем хоть сколько-нибудь совестливым русским. “Мечеть Парижской Богоматери”, подобно всякой антиутопии, должна людей предупредить и напугать. Чудинова сравнивает свой роман с “1984” Джорджа Оруэлла. Мир в 1984 году мало походил на жутковатую картину, нарисованную британским писателем, но ведь он и рисовал ее для того, чтобы предупредить людей, чтобы не допустить торжества тоталитарных режимов во всем мире. Чудинова надеется, что ее роман поможет предотвратить создание “Еврабии”, которое при нынешних обстоятельствах выглядит как вполне возможный вариант развития Европы. Не думаю, что после книги Чудиновой, даже если ее издадут во всех странах Евросоюза, французы, немцы, англичане, итальянцы вернутся к христианским ценностям, еще больше сомневаюсь в эффективности проекта “новых теократий” (об этом Чудинова говорила в одном из своих интервью), но сама цель Чудиновой, по-моему, хороша, а ее ярость, убежденность в собственной правоте и даже самый настоящий христианский фанатизм заслуживают пусть не одобрения, но уважения3.
Сергей Беляков.
Екатеринбург.
1 Олеша Ю. Книга прощания. М., 1999, стр. 201.
2 Карамзин Н. М. История государства Российского. В 3-х кн, кн. 2. СПб., 2000, стр. 203.
3 См. также отклик на книгу Чудиновой в “Книжной полке Ирины Роднянской” (“Новый мир”, 2006, № 5). (Примеч. ред.)
Большая цензура. Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917 — 1956. М.,
Международный фонд “Демократия”, изд-во “Материк”, 2005, 752 стр.
В. Антипина. Повседневная жизнь советских писателей. 1930 — 1950-е. М.,
“Молодая гвардия”, 2005, 408 стр.
"Размежуйте меня с личным...” Забудем на минуту, что речь идет о писателях.
Просто представим, что одно частное лицо сообщает в частном порядке другому частному же лицу следующие, например, сведения:
“Особенно тяжела была история с П. Я очень хорошо к нему относилась, и день, когда я перестала ему верить, был самым тяжелым в моей жизни.
Как редактор, я <…> обязана была выступить против П. Мне было это легче, чем притворяться по отношению к человеку, когда-то мне очень дорогому. Но НКВД требовало разведывательной работы, больше того, одно время требовали, чтобы я стала его любовницей, меня упрекали, что я плохая коммунистка, что для меня личное выше партийного”. Дама переживает, что не может выполнить задание партии, — но нет, не подумайте, она страдает не потому, что этот самый П… как сказать? может не захотеть. Страдает она вот почему: “Я знала, что моя жизнь принадлежит партии, но стать любовницей врага я не могла”.
Или вот еще: “Моя личная жизнь, загаженная эгоистичным, жадным, злым, лживым, коварным и мстительным мещанством, была гнусна. Я сделал болезненную, запоздалую попытку вырваться из грязных лап такой жизни. Это — мое личное. Я <…> умоляю Вас: не смешивайте меня с личным, размежуйте меня с личным, отделите меня от него, сохраните меня как испытанную и не отработанную еще рабочую силу”.
