В невозвращенца, в беглеца
И в эмиграцию играю.
И доиграю до конца.
Опять игра прикрывает трагедию? Ее сюжет: герой должен был счастливо погибнуть, но, к несчастью, оказался долгожителем. Это финал драмы”.
Ефим Бершин. И мир сошел с ума по вертикали… Стихи. — “Дружба народов”, 2006, № 7.
“Человек параллельной эпохи, / убежавший от Судного дня, — / и не то чтоб дела мои плохи, / просто больше их нет у меня. // Разве это серьезное дело — / неожиданной прихоти для /выковыривать душу из тела, / cловно зернышки из миндаля?”
Екатерина Бушуева. Я в поезде Москва — Новороссийск. Стихи. — Альманах “Илья”, 2006, выпуск пятый <http://ilyadom.russ.ru>.
Стихи эти публикуются в разделе “Холл и лестница” (напомню, что альманах “Илья” — это и “Дом Ильи” Тюрина прежде всего), под общей шапкой “Финалисты Ильи-Премии’2005”.
Поэтессе 24 года, начинала она в студии “Кипарисовый ларец”, сейчас учится в Гренобле и “сотрудничает с Альпийским Домом поэзии” (?). Стихи, что называется, “по возрасту”: много красок, воздуха, рефлексии. Серьезно: все в порядке, в контексте издания они смотрятся достойно и уместно. Но вот читаю стихотворение “Ежик в тумане”, где лирическая героиня “отождествляет” себя с героем известного мультфильма: “На ветках пушистыми вишнями / Толпа воробьев-простофиль. / Лошадка, лошадка, услышь меня! / Ты помнишь, такой был мультфильм? // Про то, как молочными клочьями / Туман плыл в дремучем краю / И ежик ходил озабоченный, / Искал там лошадку свою”.
Дорогая Катюша, простите меня, но не озабоченный он там ходил, а
Да, чуть не забыл: а какие справки пишут молодым авторам (да и сами авторы) в альманахе “Илья”! Вам и не снились такие послужные списки. У Е. Б., кстати, коротко и скромно.
Пэлем Вудхауз. За семьдесят. Вступительная заметка и перевод Натальи Трауберг. — “Дружба народов”, 2006, № 8.
“…Если спросят, почему мы печатаем здесь эти заметки, я отвечу: потому, что очень хорошо пообщаться с ангельски кротким человеком. Не „бодрым” или „бойким” — он был тих и застенчив, а нежно кротким, незлобивым. Подумайте, что ему удалось, — ничуть не идеализируя людей, он ни к кому не испытывал злобы.
Кончу притчей, взятой из жизни, — летом 2000 года я отвезла редактору вудхаузовского журнала статейку „Wodehouse in Russia”, а потом он довез меня до оксфордского автопарка. Приехав в Оксфорд, где находится честертоновский архив, я почти сразу увиделась в столовой с директором Честертоновского института и еще двумя учеными, один из которых оказался известным богословом. При слове „Вудхауз” они невероятно обрадовались и признали его лучшим английским писателем уходящего века.
Получив через некоторое время номер журнала, я обнаружила там и статью богослова. Среди прочего он поведал такую историю: кто-то попросил священника молиться о Вудхаузе, и священник сказал: „Хорошо, но зачем беспокоиться о душе человека, который подарил людям столько чистейшей радости?”” (из вступления).
Очаровательный текст самого мэтра заканчивается так:
“Что ж, мой дорогой, вроде бы все ясно. Надеюсь, Вы заметили, что на семьдесят шестом году (76 мне будет 15 октября, можно прислать подарок) я еще совсем неплох. Я хорошо ем, хорошо сплю, не боюсь работы. Если Вы хотели спросить: „Эй, Вудхауз, как вы там?”, ответ будет: „Прекрасно”. Да, зимой иногда стреляет в ногу, а летом мне труднее угнаться за соседским псом, если он рылся в нашем мусорном баке, но в общем — полный порядок, как теперь говорят.
Однако письма, подчеркивающие, что мне „за семьдесят”, как-то задевают. Поневоле ощутишь, что ты, против ожиданий, — не ясноглазый юноша. Да, это удар. Видимо, его испытал директор моей школы, скончавшийся недавно в 96 лет, когда спросил новичка:
— Уопшот? Уопшот? Знакомая фамилия. Ваш отец у нас не учился?
— Учился, сэр, — отвечал школьник. — И дедушка тоже”.
“Вы бы Чубайса третьим взяли?” “Вопрос недели” три года назад. — “Власть”, 2006, № 33 (687)
