достоинство защитить”.
Андрей Немзер. Тайное величие. — “Время новостей”, 2006, № 173, 22 сентября <http://www.vremya.ru>.
“Не знаю, было ли так всегда, но сегодняшнему читателю стихов (подчеркну — преданному, вдумчивому, сосредоточенному) очень трудно поверить, что рядом с ним живет большой поэт. Романтический миф об „избраннике небес”, одновременно гонимом миром и властно победительном, с огромной силой в последний раз заявивший о себе явлением Бродского, так или иначе принижает всякого лирика, дерзающего неприкрыто претворять в стихи свою судьбу и личность. (Примерно так поэтов второй половины XIX века закрывала легенда о Лермонтове.) Что уж говорить о тех немногих, кто избрал иную стезю, отказавшись не только от блеска софитов („имиджевой” поддержки), но и от всякого прямо выраженного свидетельства о себе? Не о “публичном поведении” здесь речь — о собственно поэзии. Такие вот мысли приходят в голову по прочтении „Избранных переводов” Анатолия Гелескула (М., „ТЕРРА — Книжный клуб”, серия „Мастерство перевода”), по моему разумению, одного из самых больших современных русских поэтов (их совсем немного), чьих „оригинальных” стихов я никогда не видел…”
Андрей Немзер. Еще два “ничего”. — “Время новостей”, 2006, № 178, 29 сентября.
“Будь я не штатным газетчиком, а вольным гуманитарием, дочитал бы „ЖД” [Дмитрия Быкова] до сто пятнадцатой страницы, „День опричника” [Владимира Сорокина] — до пятнадцатой и занялся бы своим делом. Чего и вам желаю. Считайте, что я за вас отработал”.
Олеся Первушина. Литературщина. — “Топос”, 2006, 28 августа <http://www.topos.ru>.
.........................................
и чувствуешь себя
вдруг осознавшей смысл существования
свечкой от геморроя…
Письма профессору Свято-Владимирской академии Георгию Петровичу Федотову. Подготовка текстов и примечания С. С. Бычкова. —
Из письма Н. Н. Берберовой к Г. П. Федотову от 23 февраля 1948 года: “Пишу Вам „де профундис”. И боюсь Вас испугать. А впрочем, думаю, что и Вы сами не так далеки от моих настроений. От Чаадаева или от Печерина, и не все ли равно, откуда они идут. Но признаться во всеуслышанье в них духу у меня не хватает. Поэтому прошу Вас соблюсти тайну этого письма. Мне стыдно за Россию. Мне страшно за Европу. Я вижу изображенного на палехских коробках и туркестанских коврах летящего в небе Сталина, как некоего Бога-Саваофа, и думаю, что народ, который тысячу лет боготворил своих владык, логически дошел до этого состояния, продолжает все то же, что было в нем и раньше, омерзительное мне, но ему привычное и свойственное. Я читаю цитаты из Кюстина и Маржерета, до которых докопались французы (и их печатают с вопросом: почему всегда все было именно так?), и мне нечего отвечать на это, потому что железный занавес существовал всегда, потому что рабья психология существовала всегда, потому что русский народ не имеет чувства собственного достоинства, не имел его никогда. Потому что все в истории России было мраком, позором и жестокостью. Я жду войны, я жажду войны. Только война сможет взорвать всю страну. Чтобы не окно в Европу было у России, но чтобы она сама стала наконец Европой. Чтобы наконец проснулась она, о чем мечтали лучшие ее люди. Чтобы сбили с нее спесь, научили ее свободе, научили человеческому достоинству, чести, праву. С ужасом, который не скрываю, слежу за событиями в Чехии. Может быть, когда это письмо дойдет до Вас, все будет уже кончено и на очереди будем мы или Италия. А. Ф. К. пишет мне, чтобы я не смешивала „власть и народ”. В этом разрезе мне нечего сказать ему. Если в ближайшей войне он опять будет желать победы „русской армии” и погибели „партии”, то мне с ним не по пути. Только через поражение может прийти спасение. Только поражение не будет стыдно. Всякая победа, как и победа 1945 года, позорна. Если все это вас не коробит, ответьте мне. Поддержите мой падающий дух. Что делать — я завидую даже Германии, которая три года после своего разгрома, в страшном голоде, холоде и развале, поднимается на наших глазах культурно и религиозно”.
Поверх желаний и обид. Беседу вел Владимир Шемшученко (Санкт-Петербург). — “Литературная газета”, 2006, № 37.
Говорит Александр Кушнер — в связи со своим 70-летием: “Расхожее мнение о том, что стихи можно писать только в молодости, внушено нам романтиками, но романтизмом, как бы он ни был прекрасен, не исчерпывается ни жизнь, ни поэзия, иначе мы должны были бы отказать в нашей любви Гомеру или Державину, а это совершенно невозможно. Кроме того, надо со всей определенностью сказать, что жизнь не стоит на месте, меняется, и меняется, если говорить о человеческом долголетии, к лучшему. Сорокалетнего Боратынского его молодые московские друзья-любомудры называли седовласым старцем — нам сейчас это трудно понять. Сегодня сорокалетний человек считается молодым. Кое-что изменилось за последние сто лет, но мы так привыкли предъявлять к жизни наши претензии, что не хотим замечать даже тех льгот и преимуществ, которые она нам предоставляет”.
