Девочка с красным бантом встала и, багровея от смущения и гордости, поднялась на сцену. При этом она споткнулась на третьей ступеньке и была вынуждена опереться ладошками о четвертую.
— Так! — сказал фокусник затем, неожиданно пронзая меня сверлящим взглядом. — И вот ты, мальчик! Во втором ряду, у прохода!
Я оглянулся.
— Не крути головой! — приказал он. — Я тебя, именно тебя зову! Рыженький! В пиджачке!
Я в ужасе посмотрел на маму. Она взглянула на меня ободряюще.
Я обреченно встал. Но на всякий случай спросил, указательно приложив руки к груди:
— Я?!
— Ты! — ответил он и снова хохотнул. — Давай, давай! Мы ждем.
Я пошел к лестнице. Ноги у меня подкашивались. Зал был огромен. И смотрел на меня.
Отчего-то споткнувшись на третьей ступеньке, я кое-как забрался на сцену.
— Ну-с, дорогие мои помощники! — воскликнул фокусник. Мы стояли от него по обе стороны. — Вот у меня коробочка! Сейчас я буду вам ее по очереди показывать, а вы станете говорить, какая в ней лежит карта — целая или порванная!
Я сразу понял, что дело неладно. Никакая это была не коробочка, потому что коробочке свойственно плоское дно. И она квадратная. В крайнем случае — прямоугольная. А эта штука представляла собой... ну, вот если двускатную крышу перевернуть вверх тормашками и приделать боковины.
— Итак, девочка, — сказал он. — Какая карта у меня в коробочке?
— Целая! — звонко ответила девочка, заглянув.
Фокусник повернулся ко мне:
— Ну-ка, мальчик, теперь ты скажи!
Я взглянул — и почему-то ужасно успокоился. Прямо-таки заледенел. Должно быть, от неприязни. В его жульнической двускатной коробке теперь лежали обрывки карты. Там была перегородка, которую он перекидывал то туда, то сюда. Очень просто — тут целая, там рваная. И никакого мошенства.
— Целая, — хладнокровно сказал я.
Фокусник удивился.
— Что? Мальчик, смотри внимательней! Какая карта?
— Целая! — бессердечно настаивал я, глядя на ее обрывки.
Фокусник совершенно потерял лицо.
— Да нет же, мальчик! — смятенно воскликнул он. — Ну как же целая, когда рваная?!
— Целая!
В зале зароптали.
Он обжег меня злым взглядом — и тоже успокоился.
Девочка говорила то, что видела. Я говорил не то, что видел, а повторял за девочкой. Она — “рваная”, и я — “рваная”. Она — “целая”, и я туда же... То есть благодаря моим усилиям эффективность его дурацкого фокуса была снижена как минимум вдвое. Но все-таки ему удалось убедить зал, что мы совершенные придурки и сами не знаем, что несем.
И я до сих пор жалею об этом. Ведь у нас был шанс с блеском разоблачить его глупые уловки!
Конечно, если бы эта дура с бантом была чуть сообразительней...
