счастье…
Никто не вложил столько страсти в слово “свобода”, как Бакунин. О, он умел произносить “могучие”, “огромные” слова!
Свобода!
Freedom!
Libertad!
Может быть, поэтому эти ребята и помнят его.
В воспоминаниях Ильи Эренбурга описано, как во время гражданской войны в Испании он на машине вместе с какими-то деятелями Коминтерна обогнал колонну анархистов на марше и, попросив остановить машину, спросил:
— Вы за кого, ребята?
— Мы за Первый интернационал! — хохоча и потрясая винтовками, закричали они. — За товарища Микаэля Бакунина!
И в этом тоже была свобода.
После возни с сажей и битым кирпичом приходится стирать не только джинсы, но и трусы. Работают анархисты азартно, как шабашники. Но только до обеда. Потом — свободное время. На вечер выходного дня намечена лекция об экзистенциализме, презентация стенгазеты “Прямухинская дисгармония” и дегустация ликера “Бейлис”, приготовленного из водки и сгущенного молока. Дождавшись вечера, я отправляюсь в Лопатино, соседнюю деревню, где во время своих летних наездов анархисты живут в пустующем старом доме. Над крышей дома обвис мокрый черно-красный флаг. Огромная эта крыша, как, впрочем, всякая крыша старого крестьянского дома, укрывает собою не столько жилье-сруб с кухонькой, сколько огромный внутренний двор — хлев, сеновал и дровяник. В нем еще чернели древние, давно наколотые и частью успевшие сгнить дрова. Лебеда вплотную подступила к воротам пустого хлева. Откуда-то в прореху крыши бежала вода...
Анархисты спали, раскатав спальники на полу. Я сел в кухне на лавку за длинный стол и огляделся. Строй коммуны был традиционный, колхозно-хипповский. Меню аскетическое: хлеб, гречка, макароны, кетчуп, печенье и чай. Вот книги на подоконнике, пожалуй что, привлекали внимание. Ну, во- первых, обязательный “Бакунин” Н. М. Пирумовой. И тут же неожиданность: Такэси Кайко, “Гиганты и игрушки”. Еще неожиданнее: И. Пригожин, И. Стингерс, “Время. Хаос. Квант”. “Видимо, Димина книга, — подумал я, — он, несмотря на свой морпеховский вид, круто врубается в сложные философские проблемы современной физики”. Далее: о! старая, “молодогвардейская” еще книга о белорусских партизанах и тут же кумир всех новых левых Ги Дебор, “Revolutionnary”. “Revolution is not showing life to people, but making them live...” Это значит — революция заключается не в том, чтобы показать людям, как надо жить, а в том, чтобы оживить их самих. Любопытно, любопытно... Что-то мне это напоминает, даже из Библии, кажется, да только вот результат-то? Результат?
Еще пресса: несколько анархических вестников, “Сибирский тракт”, “Антирепрессант” (Москва), “Автоном” (Краснодар). Да... Я и представить себе не мог (равно как и большинство родителей не представляет себе), в каких муках, в поле какого чудовищного идеологического напряга, в каком ожесточении, доходящем до драк, и в какой идейной сумятице (троцкизм, сталинизм, национал-большевизм и разнообразный фашизм) поколение двадцатилетних ищет новые языки для разговора с настоящим и будущим. Они, а не зюгановцы со временем станут настоящими оппозиционерами. И надо сказать, среди “леваков” почти нет движения, которое так или иначе не заигрывало бы с анархизмом: это, как говорится, старый, хороший бренд. Кропоткин, Толстой, Ганди… Крутые человеческие бренды… Уважаемые люди… Вопрос, вписывается ли в этот список Бакунин, еще предстоит выяснить. Судить о Бакунине с кондачка опасно: мутная водица, скользкие берега, петлявое русло…
Анархических групп в стране мало: все они так или иначе связаны с активистской экологией, антивоенной и правозащитной деятельностью. С точки зрения властей, анархизм всегда неудобен, поскольку всерьез задается
Я пришел к выводу, что анархизм — не политическое учение, а скорее биологическое или психологическое понятие. Что это значит? Что на тысячу человек рождается, скажем, три или пять с таким подбором внутренних характеристик, специфических поведенческих реакций, или, короче говоря, с таким архетипом личности, что, что ты с ними ни делай, они объявятся анархистами. Советская власть дважды изводила анархистов “до третьего колена” — а они все равно объявлялись, хотя и традиция была прервана, и книги лежали в спецхранах. И с этим ничего не поделаешь. Биология. Три на тысячу. Даже смешно было слушать рассказы ребят о том, как они поняли. Ну, что они — анархисты. “Прочел я „Записки революционера” Кропоткина и понял, что я анархист”. Попал в традицию.
