Сегодня вставали рано. На вечернем обходе Арсений Иванович накрутил, поднял на ноги весь поселок: до Дня Победы, дескать, рукой подать. А вы знаете, какие задачи по благоустройству поставил перед Западным город? Место справления культа, в конце концов!.. Памятник бойцам!.. Могилы ветеранов!.. Устремятся толпы горожан!.. Специальные автобусные рейсы!.. Батюшка со службой!.. Комиссия!.. А!.. Вы думаете, это проблемы только дирекции кладбища?.. Субботник! Субботник!!!
Ева разбудила парней, сходила на колонку набрать чайник: она, похоже, освоилась на страшненькой кухне с подгорелым тряпьем. За завтраком Никита объявил:
— Субботник-то до вечера? Надо бы взять чего... подкрепиться. Кхм.
Про бутерброды подумала одна Ева...
Уже выходить — весь поселок валил на “вверенный объект” к девяти, — а ребята заметались, потому что бутыль, в которую баба Маша заливала Кузьмичу самогон, была нетранспортабельна, так скажем. “Куда перелить? Куда перелить!!!” Дед даже предложил самое дорогое, что у него есть: округлую, формой и цветом обмылок, фронтовую фляжку с гравировкой — от самого генерала Амосова! Да что толку от одной фляжки. Нашли в итоге пластиковый баллон, переливали, с холодением руки и нестерпимым жжением мозолей, на которые попало; умяли и чуть не бегом — до ворот кладбища. Здесь вовсю уже раздавали грабли, метлы, ведра, кому что, — как ополчение.
Среди ранней зелени весело заплясали костры, куда сносился мусор, независимо от его способности к горению, и огонь натужно переваривал все. Ребят поставили на какой-то из участочков, младенчески зеленый, далековатый от аллей, и то хорошо. “Контролеров” меньше. Звучно отжимая тряпку в ведро, Ева героически пыталась оттереть муть и блеклость — пелену забвения — с чужих овальных фото...
Но рано наши герои радовались. Похалтурить, мол, потрепаться. Из умятого для конспирации баллона хле... Арсений Иванович появился внезапно. Похоже, без контроля и “цэу” у него не оставался никто.
— Так, молодежь! Чего расселись? Чего так вяло ветки таскаем? До ночи хотим работать?! У вас тут поваленная ограда, между прочим. “Где, где?” Глаза-то разуйте маленько, я что, один за всех должен смотреть... Пошли покажу. Двое со мной. — И — с усмешкой: — А к инвалидам не относится!
Костярин обиделся, что-то пытался ска... Смотритель откровенно издевался:
— Да как же ты с мозолями-то, бедный... Там же ломом надо. Или лопатой...
“Лом” неприятно напомнил о вчерашнем предынсультном утре: Олег поморщился, когда они с Никитой покорно поплелись следом.
Долго поднимали завалившуюся в неприятные заросли решетку, склизкую с утреца, долго вкапывали и попритаптывали. Сплетничали о дружках-приятелях и о подругах особенно. Возвращались, по-бывалому — элегантно — закинув лопаты на плечи...
Кто первый это увидел, неясно. Олег потом пытался честно вспомнить, до детальки, до смутно опасной, словно заточка, звезды на могиле служивого. Раз Никита, как-то заговорившись, вдруг оборвал, значит, он и увидел их первым.
Костя и Ева целовались. Впрочем, расцепились, заметили почти сразу же: вороватый взгляд, не похабный, но как похабный.
Сколько молчали все четверо, с остановившимися глазами, — неизвестно.
Спас Никита.
— Пошли. — Он взял Олега под руку и буквально развернул его. — Брось лопату. — Олег бросил. — Пошли.
Они вернулись сначала к починенной решетке, из-за которой устало и интеллигентно смотрел господин в габбро — то бишь выбитый на черном граните, точками, как вечный вариант старых газетных фото, — пошли еще дальше, плутая могильными тропками, спотыкаясь о банки какие-то, вмытые в землю дождями. Молчание становилось страшным. Оба не знали, что сказать.
— Вот сволочь.
Получилось немножко... не то чтобы фальшиво — вопросительно? Олег еще не осознал. Все опрокидывалось в нем медленно-медленно, как в кино; только начинало. Просто в такой ситуации... полагалось... да вообще полагалось убить! Нет, он не мог поверить.
— Погоди. — Никита и сам остановился, и притянул Олега за рукав. — Погоди. Давай без глупостей.
— Да какие глупости!!! Это моя девушка! Господи, да как он вообще...
Никита пытался что-то лепетать — “ну женщин полгода не видел, ну помутилось в мозгах, ну
