прибаутки — не менее устойчив. “Из истории Новгородского фольклора”: пословицы из собрания Владимира Даля, “Простонародный календарь, или Заметки старины о некоторых праздниках и днях святых, сохранившиеся между жителями Валдайского уезда и частью Боровичского”, “Страхи Божьи!” и так далее. Есть в книге и комментарии, и словарь диалектных и устаревших слов и выражений — все, что должно быть в научном труде.
Подробнее хотелось бы остановиться на части “Крестьянская эсхатология, история”. В этом разделе представлены труды собирателей А. Л. Григорьевой — “Фольклор Новой Руссы”, С. А. Штыркова — “Рассказы об осквернении святынь”, А. А. Панченко — “Эсхатологические рассказы”. Раздел очень интересный, обнаруживающий в народном традиционном сознании переосмысления всякого рода результатов научно-технического, как некогда сказали бы, прогресса, а теперь, как гласит реклама, — “достижений передовых технологий”. “У какого-то умного человека написана она, эта Библия. И написана была так, что… вот оно как раз и сбылось, оно так и есть. Что вот белый свет, мол, паутинами обтянут бу<дет>. Вот — проводам отянули”. Эти бесхитростные рассказы (которые я не могу воспринимать иначе как материал для дальнейшей обработки, возможно, для прозы, хотя они исключительно ценны и сами по себе) — часто обрастающие деталями современности вечные сюжеты: “Когда силоску делали — бульдозером кости выпахивали. Большие такие. Большие… Видать, люди большие были. А еще моя прабабушка рассказывала, там церковь была. Она под землю ушла”. Под землю — или в озеро: “Водолазы искали — до дна не дошли”.
Рассказы о святотатствах в народном воспроизведении строятся на типизированных, обобщенных сюжетах: кощунник испытывает противодействие своему намерению, а совершая свое ужасное дело, получает чудесное воздаяние — и даже когда смерть, болезнь, сумасшествие или иная беда пристигает его спустя длительное время, рассказчик все равно соотносит несчастье с поступком. С. А. Штырков пишет: “Если говорить о нарративных схемах, то <...> с преступником происходит то же, что он совершил со святыней; „карается” тот член тела, которым было совершено преступление”. И продолжает: “Мемораты о наказании деревенских святотатцев практически всегда пронизаны морализаторским пафосом <…>. Если Бог не наказывает кощунника, то подобный рассказ не может состояться”. Также исследователь отмечает, что эсхатологические настроения, присущие рассказам о святотатствах 1930-х годов, в рассказах о современных преступлениях против святынь встречаются редко. Впрочем, следя по тексту свидетельств, сразу обращаешь внимание на наводящие вопросы собирателя, скорее всего ненужные: “А не рассказывали, что карало тех людей, которые иконы жгли, колокола сбрасывали?” Впрочем, это не отменяет добросовестности и тщательности проделанной экспедиционерами работы.
Написала “экспедиционерами” и подумала, что действительно мы часто выбираемся “в Россию” как марсианские разведчики, с антеннами в головах, если не на экскурсию, то в экспедицию. Филолог — это филолог, и пусть он говорит о нарративных схемах, как то приличествует его профессии. Есть также некая особая правда в том, что, как упреждает “Текстологическая справка”, “магнитофонные расшифровки публикуются без правки, с минимальным вмешательством, обусловленным общими принципами подачи текстов, которые приняты для сборников подобного типа. В текстах сохранены: ёканье, еканье, оканье, аканье, яканье; наддиалектные формы произношения”. Я не знаю в точности, что такое “наддиалектные формы произношения”, но эти чарующие слова преисполняют душу чувством суеверного уважения. В тексте сохраняются даже “слова-паразиты”, а исключаются фактически лишь “явные дефекты записи”. Это здорово, но я бы с обостренным интересом почитала все это, обобщенное писателем, усиленное до романной формы.
Такая книга, как и все подобные книги — о них, к сожалению, информации бывает меньше, чем хотелось бы, — расширяет наше представление о мире, в котором мы обитаем, и о самих себе.
Будь верен до смерти. Судьбы Православия в Османской империи XV — XX вв. Сборник. Составители инок Андрей Шестаков, Александра Никифорова. М., Издательство Сретенского монастыря, 2005, 272 стр.
Книга — агиографическая: когда, во второй половине XV века, православные государства и народы в Малой Азии и на Балканах были завоеваны турками, в землях Османской империи просияло множество святых. Книга о судьбах тайных христиан Македонии, Константинополя, Кипра, Сербии, Болгарии в годы турецкого владычества и после освобождения, уже в XX веке, составлена из уникальных материалов, которые впервые публикуются на русском языке. Сборник снабжен словарем “греческих, славянских, турецких слов и исторических понятий”, работа оказалась возможна благодаря усилиям многих людей, предоставивших для нее материалы. Ислам на покоренных территориях заставляли принимать насильно. Известно, что “обратиться” очень просто, достаточно одной ритуальной фразы, сакральной формулы. Порой произнесение таких формул христианам приписывалось, и если они этого не подтверждали, то либо подвергались исправительному наказанию, либо бывали казнены — в соответствии с законом. Дома христиан отмечались особыми знаками, чтобы ненароком мусульманин не призвал на это жилище Господне благословение. Христиане переживали великие гонения, и на пути сохранения своей веры у них был выбор: либо явное признание себя мусульманами и тайное христианство, либо мученичество — удел избранных. “Многие, не в силах перенести раздвоенности, шли на исповедничество, как митрополит Монгленский Иоанн, который по прошествии нескольких лет после исламизации епархии, в час, когда „благоверные мусульмане поклонялись Мухаммеду”, вошел в мечеть, где он сам теперь служил ходжой, сотворил крестное знамение и начал читать: „Единый истинный Бог, Сын Его Единородный Христос…” Не успел он закончить, как был растерзан толпой”.
Книга интересна тем, что заставляет задуматься об отношениях христианства и ислама в современном мире, о том, как по-разному эти две традиционные религии откликаются на вызовы времени. Почему шутить с мусульманскими ценностями мало кто рискует, а если рискует, то действительно рискует, — в то время как всякого рода художественные попытки деконструкции христианских ценностей не могут навлечь на устроителей ничего, кроме ажиотажа, которого они сами и добиваются? Книга дает определенный материал для размышления над подобными вопросами. Кроме того, она содержит большое количество документов, которые интересны сами по себе. Например, “Пророчества равноапостольного священномученика Космы Этолийского”, знаменитого балканского просветителя, жившего в XVIII веке и принявшего “сугубый венец от Господа”, то есть умершего мученической смертью, гласят: “Придет время, когда православные будут враждовать между собой”, “Зло придет к вам от образованных”, “Придет время, когда воры и разбойники уже не будут скрываться в горах, но будут жить и воровать в городах”, “Города станут похожи на бараки”…
“Придет время, когда земля будет опоясана одной ниткой”. До некоторой степени это перекликается с эсхатологическими мотивами современного новгородского фольклора (см. выше).
