— Так не хватит ведь всем…
— Давай, добавь немного. Да… — Данилов нахмурился, — убери этот пакет гребаный. В руки возьми.
Они взошли по ступенькам на небольшую веранду, выкрашенную изнутри салатовой краской, потом в сенях со скрипучими половыми досками он искал в темноте ручку двери, а Наталья налетела мясом в спину, несколько кусков упало, и Данилов нашарил их на полу. Наконец они вошли в теплую избу. Никого не было.
— Есть кто, хозяева?! — неожиданно для Данилова проговорила Наталья громко и почти весело.
— Тут я, заходите, — раздался негромкий старушечий голос из-за печки.
Старуха, расплывшаяся от старости, сидела, опершись одной рукой на край кухонного стола, другой на бадичек, как будто собиралась встать, и смотрела на незваных гостей.
— Здрасти, бабушка, Иван Тимофеич дома?
— Здрасти, здрасти, ково вам? — Бабка, может, и была чуть растерянна, но говорила спокойно и внимательно их рассматривала. Белое лицо ее с коричневатыми старческими пятнами на лбу и на щеке вызывало брезгливость, но глаза были с синевой и такие ясные, что Данилов даже подумал, что так не бывает.
— Иван Тимофеича. — Наталья подошла ближе и нагнулась к бабке.
— Ваня-то? Ваня-то дома, девонька. — Она говорила так просто, как будто пришли звать молодого парня на гулянку. — Вон он, Ваня! — Она приподняла маленькую пухлую ладошку и показала на круглый стол в середине горницы. На нем на небольшой белой вышивке стояла фотография с похорон. В гробу лежал ее старик, вокруг — человек шесть-семь. Женщины в черных платках. — Скоро годовщину справим… а я вот все тут.
— Ой, бабушка, а что же… — Наталья качнула списком и растерянно глянула на Данилова.
А он уже узнал эту бабку. И так, и по фотографиям на стене. И дядь Ваню ее вспомнил. Они работали вместе с его отцом в рыболовецкой артели. Дядя Ваня был здоровый, с большим носом-картошкой. Израненный весь — у него были изуродованы обе руки и кривой сиреневый шрам на правой лопатке. Он шутил все время какие-то глупые шутки над маленьким Васькой и не очень ему нравился. А она, наоборот, хорошая была, молчаливая, варила рыбакам на костре, одежду и сети чинила и невод таскала с мужиками, когда рук не хватало. Все это было перед глазами, но Данилов никак не мог вспомнить, как ее зовут.
— Бабушка, мы вот вам мяска принесли. — Наталья положила на клеенку стола мерзлое мясо. Ребра и кусок шеи, на которые налипла грязь из сеней. Мяса было мало, и Данилову стало неудобно.
Старуха потрогала розовые куски:
— Это кто же дал-то?
— А… — Наталья растерянно обернулась на Данилова. — Охотники вот лося убили… и пенсионерам… Василий Андреевич вот…
— Ну, спасибо, спасибо, ты… — бабка прищурилась на Наталью, — ты чья будешь-то, не угадаю? В сени прибери. Там у меня кастрюлька эмалирована…
Наталья собрала куски и вышла.
Половики, занавески — все было чистое. Одна кровать, дедова, наверное, аккуратно заправлена по-старому — на двух больших взбитых подушках углом торчала третья под ажурной накидкой. Другая — разобрана, на тумбочке возле стояли лекарства. В избе ими пахло. Железные ходики с кукушкой размеренно отстукивали в тишине.
— А ты, Васька, промышляешь все?
Данилов чувствовал себя неловко и уже собирался потихоньку выйти, а тут, оттого что она вспомнила и даже назвала его, оторопел слегка. И имя ее сразу пришло в голову.
— Да… теть Насть…
— Отца твоего давно схоронили. Хороший был человек с людьми. Тоже был охотник… — Она говорила медленно и гладила клеенку на углу стола. Потом подняла голову и внимательно посмотрела на него. Снег на валенках начал таять и уже растекался небольшой лужицей под ногами.
