Ну, в общем, он-то умер, а мы все живем и живем.
Ира развернулась, квартиру поменяла на лучшую и уехала из нашего воровского дома. Муж ее уже давно с Мариной жил, только сына навещал, но нечасто. Я своего Эдика тоже видела мало, потому что дела их палаточные хуже пошли, и они, ясное дело, все чаще праздновали. Деньги перевелись, дети вообще безотцовщинами остались, что Иркин, что моя. Да и переехала она, реже стали видеться. Так и тянулось скучно, пока я глупость не сделала. Ляпнула Оксанкиной сестре, что Алеха Котов, Оксанкин муж с немереными деньжищами, ко мне приставал, и сразу даже не соотнесла с тем, что после случилось.
Спустя неделю после этого разговора заезжает ко мне Оксана и возмущенно рассказывает, что Галочка, продавец из палатки, ездит с Эдиком в нашей “девятке” на переднем сиденье. А это уже беспредел. На заднем можно, у киоскерш с палаточниками всегда шуры-муры, но ты знай свое место!
Я злюсь, Оксана усердно мой справедливый гнев разогревает. Короче, иду в магазин, покупаю дочери Ленке баскетбольный мяч в сетке и брызгалку ядовитую. Еду на вокзал, подхожу к киоску, где Галочка торгует, и брызгаю туда ядовиткой. Делать ей нечего — дышать чем-то надо, — она, понятно, выскакивает, а тут я сеткой с баскетбольным мячом — хряссь ее по башке! И еще раз, и еще! Визг, вопли, откуда-то Эдик с кулаками, впихнул меня в машину и шипит: “Ну все, сука, ты допрыгалась. Сидела б тихо, книжки читала, может, и продержалась бы в женах. Но теперь мое терпенье кончилось”.
Ну и все. Развод, компания наша распадается, и Котову меня не видать, как своих ушей, потому что встречались мы только по праздникам, и каждый раз он меня по подъезду гонял с задранной юбкой. Вот так жены поступают, когда им дорого имущество мужа! А ведь Оксана — моя подруга, а нас с дочерью не дрогнув нищими оставила. На строгости наказания не настаиваю, я ей, красивой и бездетной, не судья.
В общем, гражданин следователь, это и есть моя жизнь до сих пор. Унижения, а теперь еще и полная нищета. Эдик с Галочкой меня боятся, отсюда и заявление в милицию. Но, кстати, напрасно. Я могу клятвенно пообещать, что больше их не трону и мстить не буду. Галочка после поймет, с кем связалась, я ей помогать не намерена, потому что скоро замуж выхожу.
Иришкин муж от этой своей Марины ушел, и Ирка начала его пристраивать. Ну и пристроила. Интеллигентный человек, пьет в меру, за юбками набегался, Конфуция воспринимает без идиотских шуток. Оба мы ветераны семейной жизни, все знаем, отношения понимающие.
В общем, так, гражданин следователь… Оправдываться ни перед кем не хочу, потому что виноватой себя не считаю. Извиниться за мяч и брызгалку могу, этого добра не жалко. Давайте бумагу.
ПЛАН ОГОРОДА
Рядом с полуразвалившейся виллой, ступени которой поросли мхом, а на крыше цвело дерево, Сергей купил брошенный участок, построил дом, нанял садовника и вместе с ним стал прививать яблони и обрезать кусты.
В двухстах метрах от нового дома начиналась курортная зона с пляжами и множеством маленьких кафе, из которых по вечерам доносилась музыка. Саша предпочла бы лес и гамак среди деревьев. Сад казался ей слишком простым и логичным, а лес — таинственным и загадочным, но она уже пообещала мужу провести отпуск вместе. Когда они приехали с подругой Таней, Сергей разложил перед ними чертеж. Это был план огорода.
К огороду интереса не возникло, да и к саду, собственно, тоже. С утра они с Таней собрались на пляж. Тане было тридцать три, выглядела она на двадцать и крем в лицо вбивала страшными оплеухами. Как всегда, она была безупречно одета в итальянские кожаные туфли ручной работы и гладкое светлое платье. Таня работала программистом, затейливо лгала, отлынивала от домашней работы и мечтала выйти замуж. Саша старалась не замечать ее маленьких, шитых белыми нитками хитростей, потому что Таня была мила, привязчива и невинно, по-собачьи, предана.
Ближайший пляж оказался нудистским. У входа на траве лежала, разбросав рыжие кудри, белокожая девушка с широко раскинутыми ногами и выбритым лобком. На грудь ее был наброшен шарф из светло-зеленого шелка. Саше это показалось ослепительно красивым. Она замедлила шаг и еще раз исподтишка взглянула. Нудистка блаженствовала, как кошка. Таня шла потупившись. Она так искренне любит приличия, подумала Саша, интересно, что она чувствует?
Они заплатили за шезлонги и легли. Похрустывая песком, прошел голый юноша в черных носках, ботинках и с рюкзаком на спине. Таня разделась до купальника, закрыла глаза и тотчас отключилась. Счастливица, может мгновенно заснуть, если есть куда приклонить голову! Саша огляделась. Неподалеку под тентом голые люди, беседуя, пили вино и пиво. Ей помахал незнакомец. Из-за козырька бейсболки она не разглядела, кто это, и неуверенно махнула в ответ. Человек приблизился и позвал:
— Пошли посидим. Что-нибудь выпьем. Тут дают граппу.
Он был совершенно наг, гораздо младше ее, миниатюрный, с безупречной пропорцией плеч и бедер. Они сели под тентом в плетеные кресла, узор которых отпечатывался на бедрах и ягодицах. Официант улыбнулся понимающей улыбкой восточного человека. Граппа в баре закончилась, они пили белое вино и ели сочные персики. Сок стекал по руке, задувал ветер, по небу бежали слабые, почти бесцветные облака. За соседним столом толстяк с девушкой украдкой касались друг друга под столом, девушка щурилась, мерцая глазами, рядом, как две собаки, стояли ее высокие черные сапоги, другой одежды поблизости не наблюдалось.
— Искупаемся? — спросил Сашу спутник, которого звали Стас.
