Александр Корин. Любовь и страсть Серебряного века. М., “Эксмо”, 2006, 608 стр.,
с ил. (“Музы великих”).
Сергей Иванович Чупринин может быть доволен. Это он предсказал: гламур и изящная словесность непременно осупружатся и мезальянс сей не останется бесплодным. Оппоненты иронизировали: ежели наша умница и понесет от проходимца, то родит несуразное — “не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку”.
Прав оказался Чупринин.
Первыми на противозаконную связь отважились прозаики. Потомство получилось ухватистым, личиком и статью на скоробогатого папашку почти непохожим. Издатели “с нюхом” мигом учуяли: полугламур — товар надежного спроса. А это (сосуды-то сообщающиеся!) стало полегоньку облагораживать и смежные с прозой жанры. Поприглушили слишком уж броский макияж и разнообразные лав-стори, включая любимые массами (и издателями) “короткие истории о любви”. В предрождественские сентиментальные дни амурные крохотки запускало в эфир даже радио “Свобода”. По внешним, вторичным признакам в полугламурный ряд попадает и книга Александра Корина.
По установке (издательской) она явно рассчитана на массового, не шибко подготовленного читателя, которого избыток сведений утомляет, а тонкие мысли раздражают. От заданного серией формата Корин как бы и не отклоняется: пишет легко и просто. Однако мысли, на которые его книга наводит, простенькими не назовешь. Не прост, минимум наполовину, и список участниц Парада Восьми Муз. Не гламурно уже одно то, что блистательный Парад открывает почти никому не известная Нина Андреевская (“Убийство в городе Гстаад”). Не гейша, не “амазонка авангарда”, не красавица — всего лишь миловидная гувернантка, игрою случая возникшая на пути Василия Кандинского в тот самый момент, когда он почувствовал необходимость дать новое направление своей жизни. Брак авангардного художника с заурядной барышней оказался неожиданно прочным, хотя ни упоительного секса, ни великой земной любви промеж них не получилось. Не претендовала маленькая Нина и на роль Музы великого человека. И не из скромности, а потому что живой Кандинский, с ее точки зрения, был совершенно не похож на великого Кандинского. Великим, стараниями своей вдовы, он станет лишь после смерти. Женщина без свойств за несколько лет сумела превратить не дождавшегося славы мужа в знаменитость мирового масштаба. Ничего не понимая в живописи, на удивление деловито распорядилась его наследством. Музеям не скупясь дарила, с коллекционеров драла втридорога. Причем и те и другие пребывали в уверенности, что заполучили лучшее. В результате хватило с избытком — художнику посмертной славы, а ей — франков. И на брильянты, и на молодых любовников. Впрочем, ничего “архисеребряного” в посткандинских ее амурах не было. Мадам покупала молодых любовников скорее из тщеславия, нежели из желания наверстать упущенное. В коллекционирование драгоценностей она явно вкладывала куда больше живой и все возрастающей страсти.
Еще меньше отвечает ожиданиям любителей чистого гламура Мария-София-Ольга-Зинаида Годебска(я), по первому супругу Натансон, по второму Эдвардс, по третьему Серт. И не потому, что недостаточно блистательна или малоизвестна. Легендарная очаровательница наверняка знакома в лицо российским любителям искусств по золотому холсту Ренуара “Портрет Мизии Эдвардс” (1906) и по многим другим шедеврам портретной живописи (Вюйяр, Тулуз-Лотрек, Пикассо, Матисс и т. д., и т. д.). Наверняка наслышаны они и о том, что любимая модель Ренуара и мадам Серт (главная Дама в шлейфе поклонников и поклонниц Сергея Дягилева) — одно и то же лицо. Вот только назвать ее Музой преобразователя русского балета можно лишь с очень большой натяжкой, поскольку женские совершенства Дягилева не вдохновляли. Даже столь исключительно победительные, как у Натансон-Эдвардс-Серт. И все-таки… Если б не гениальная энергетика родившейся в Царском Селе “полячки”, не золотая ее красота, от которой обалдевали не только художники и поэты, но и прижимистые “денежные мешки”, знаменитые Русские сезоны вряд ли бы состоялись.
Пока следишь за развитием причудливых отношений Сергея Дягилева и пани Годебской, название главки — “То, что рождается любовью, не погибает” — возражений не вызывает. Кончив читать, задумываешься: кого или что любила ясновельможная пани, кому или чему осталась верна до самой своей смерти — Сергею Дягилеву или его проекту? Ведь этот проект — единственное Большое Дело в ее, казалось бы, богатой и блестящей, а в сущности, несмотря на видимость сильной внешней деятельности, бедной жизни. Не случайно на похоронах мадам (1950) Жан Кокто говорил не столько о ней, сколько о “таинственном ее соучастии” в творчестве виднейших поэтов и художников Франции.
“Русскому гению” по совокупности причин “тайное соучастие” не требовалось. Он предложил явное участие, то есть работу и пожизненное напряжение душевных сил.
Имя героини следующей новеллы (“Ты одна мне ростом вровень”) — Татьяна Яковлева, как и обращенные к ней стихотворения Маяковского, знает каждый второй старшеклассник. В свое время Лиля Юрьевна Брик показывала эти тексты под страшным секретом лишь самым близким друзьям. Ныне история парижского романа лучшего и талантливейшего с эффектной племянницей художника Владимира Яковлева истрепана до дыр. Александр Корин “измызганности” не испугался. Следуя исхоженной тропкой, но при малейшем напряжении сюжета меняя ракурс — так, чтобы в видоискатель попало как можно больше подробностей просто жизни, он всякий раз обнаруживает неизвестное в известном. Это касается и ситуации в целом, и Маяковского, и его парижской возлюбленной. Маяковский при перемене ракурса оказывается на порядок наивнее, чем полагалось бы по возрасту и положению. Татьяна Яковлева, наоборот, жестче, суше. И судя по тому, как быстро стал изменять ей первый муж, она и с ним была столь же суха и прагматична. Точнее, практична и даже, кажется, получала удовольствие, когда сама в этом убеждалась. Александр Бахрах, к примеру, вспоминает, как легко и быстро кареокая Т. пришла к нему на помощь, когда в 1940 году, после демобилизации, он очутился на средиземноморском побережье без единого сантима: “несмотря на сумятицу тех дней”, “соорганизовала” “небольшую группу, которую я должен был обучать искусству бриджа, хотя ни учителю, ни ученикам было не до карт” (“Время и мы”, 1991, № 114).
Весьма практично устроила кареокая Т.
