специфическими чертами.)

Но это уже совсем не про Лидию Корнеевну, которая до конца оставалась „представительницей декабристов и Герцена” (из дарственной надписи Б. Пастернака — Л. Чуковской. — П. К. ), дочерью своего отца (перечитайте или прочтите „Памяти детства”, благо переиздана эта книга „Временем”!), „органическим явлением” в „организованном мире””.

Вера Павлова. Стихи. — “Арион”, 2007, № 1 <http://www. arion.ru>.

Ты филолог, я логофил,

мне страшна твоя потебня.

Можешь по составу чернил

воскресить из мертвых меня?

Для чего в тетради простой

прописи выводит рука,

если из любой запятой

не выводится ДНК?

Вадим Перельмутер. Мастерство Чуковского. — “Арион”, 2007, № 1.

Редкое для юбилейных чуковских дней исследование о поэзии К. Ч.

“Поздняя, итоговая его книга о Некрасове все же снабжена „поправками на время”, пусть и необходимыми для того, чтобы издана была здесь и сейчас, то бишь в Советском Союзе в пятьдесят втором. Однако важнейшая для автора мысль сохранена: революционное содержание помешало абсолютному большинству современников — и потомков — увидеть не что написано, а как, обратить внимание на мастерство .

Так произошло и с Чуковским, разница лишь в том, что содержание его поэзии было детским ”.

Инна Ростовцева. Возвращенный Блажеевский. — “Зарубежные записки”, Германия, № 4 (8) <http://magazines.russ.ru/zz>.

“К концу жизни поэта его прибыток ощутимо нарастает. Ю. Кублановский справедливо замечает, что поэзия Блажеевского стояла на пороге какого-то нового и многообещающего качества, и приводит в пример действительно прекрасный „набросок” серого московского денька в серый час сумерек: „Сколько в округе сырого / Сурика, сколько олова / Оплавило фонари!.. / Как на портрете Серова, / Сумерки, словно Ермолова, / Возникли в проеме двери”.

Но автор предисловия не досказывает, что это было за обещание и чего. Попытаемся досказать.

Животворящая природа приоткрывает двери в трагизм человеческой жизни. Ермолова — символ трагедии, но маски театра — отброшены, остаются в прежних набросках. Блажеевский как бы выходит из собственной „тени” — и проявляется как поэт философского, экзистенциального толка. На первый план выходит напряженное размышление о главном и сущем — о жизни и смерти, о том, как встретить „крайний срок для жизни, для судьбы, для лихолетья”. Трагизм восприятия бытия человека усиливается за счет особой, удивительной, врожденной зоркости, которая сродни зоркости зверолова: „И боль, как пес, присела у ноги. / И вместе мы выслеживаем Слово”.

Слово, выслеженное болью души, приобретает отчетливость нравственных смыслов, а начало лирического стиха — эпическую мощь зачина, заставляющую вспомнить тютчевское: <...> „Есть час…”, „Блажен, кто посетил сей мир…”.

Поэт прозревает себя глубоко живущим именно в этой традиции — он в той „очереди”, в которой

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату