Колокольный звон под вечер идет грозный, размеренный, сыплет тяжелую низкую ноту, роняет ее, одну и ту же, будто каменную, повторяет возгласы — сзывает, то ли о тревоге объявляет, то ли радоваться велит.
— А вы сходили бы, постояли на службе! — тихо, словно про себя, не отворачиваясь от компьютера, уронил Константин.
Он сказал так, будто с полуупреком, но в пространство, никому не адресуясь, легким голосом — у него ясный, со всякими колокольчиковыми обертонами тенор: наверное, Константин поет — но в тот же момент мелькнуло, что это просто послышалось и вовсе не обязательно.
Он поздравил с праздником, выключил монитор и системный блок и вышел — так же легок, невесом и воздушен его шаг, как и голос.
— Что сегодня за праздник?
— А вы и не знаете? — спросила Надежда.
С отчетливостью и даже резкостью красок, звуков, цветов приближалась дверь, и я — вошла.
Тревожный строгий хор пел так, что волосы на затылке пошевелились и мурашки пошли по всему телу. Невольно вспомнилось, читала: некий иранский суфий, когда доходил в призыве на молитву до слов “свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха”, так переживал величие своего господа, что волосы в его бороде и на бровях вставали дыбом.
Певчие торопились подставить лбы под кисточку с миром — они сходили с двух винтовых лестниц, справа и слева, и, по очереди целуя икону святителей, подходили к священнику, который сиял золотыми одеяниями. Деревянные доски под легкими скорыми ногами чуть поскрипывали, когда юноши сбегали с балкона, и показалось, что это шелест ангельских крыл, а черные, развевающиеся от быстрого шага облачения — прямое отражение светлых, сияющих, сверкающих одеяний небесных воинов.
А пение рвалось под купол, струилось, уносилось в неизреченную высь, недосягаемую нашим земным взорам.
Глава 5
Свидетельство
Мои младшие родственники серьезно подходят к такому мероприятию, как венчание. Как ни выйдешь в большую комнату, там сидит Анька и говорит в телефонную трубку чарующие слова:
— Меня устраивают с перламутром... Да, да...
Или:
— А можно вложиться в те же деньги, только без сердца? Ну, тогда я полагаюсь на ваш вкус.
— Лестницу? Думаю, как и зал, — шарами...
Женька в это время шуршит клавишами моего ноутбука.
Идут переговоры с тамадой, выясняются особенности банкетного зала, составляются списки приглашенных.
Весь дом зарос журналами “Все для свадьбы”, “Модная невеста” и даже “Правовые основы семьи”. Я полистала: там в конце — важные вопросы: где заказывать элитный лимузин, а также “стоимость доставки может как включаться в стоимость торта, так и нет”.
Батарея лаков для ногтей на полке у телевизора стремительно растет. Появляются еще какие-то штуки во флаконах и коробочках, многим из которых я не ведаю названий.
Везде суета, во всем заметна скоротечность и преходящесть времен и состояний. Отовсюду веет предчувствием радужных перемен, праздником. Бабушка Софья снова повторяет свое: “Красота до венца, а жизнь — до конца”. И я снова думаю, что имя ей очень подходит, но даже свои понимания мне не идут впрок, не то что бабушкина мудрость.
А я хожу по квартире, не знаю, куда приткнуться. Погрязать в мелочи, тонуть в подробностях, открывать ящик какой из тумбочек, столов и шкафов — и натыкаться на крупные металлические шарики, некогда звеневшие, а потом смолкшие — убитые шарики, и на салфетки, давным-давно начатые, и недовышитые, и на связки ключей, ничего не отпирающих, и на пастель, которую крошила о бумагу.
