— Вот, глядите,— показывал он мне увесистые каталоги немцев, разыскивающих по всему свету пропавшие у них во время Второй мировой войны художественные ценности. И сокрушенно добавлял: — А мы так до сих пор и не удосужились издать каталог своих пропаж ни во время революции, ни в двадцатые — тридцатые годы, ни в годы Отечественной войны.
Феликс Евгеньевич считал, что издание каталогов художественных ценностей — один из показателей уровня национального самосознания народа, цивилизованности страны.
Все те безобразия, которые творились да и по сей день творятся в нашем Отечестве в части закулисной торговли святынями, считал Ф. Е. Вишневский, во многом объясняются тем, что широкая художественная общественность, не имея каталогов, не может контролировать подобные сделки. Попробовал бы какой-нибудь “слуга народа” при наличии у общественности каталогов продать картину из Эрмитажа или подарить реликвии из Музеев Кремля. Если учет проданных вещей (хотя подчас намеренно запутанный) в музеях все-таки велся, то учет ушедшего за границу через комиссионные магазины просто- напросто отсутствует. Можно понять негодование Вишневского, когда он рассказывал, как бойкие толстосумы на его глазах спешили оплатить свои покупки, сделанные, по существу, за бесценок. Увозились иконы, картины, скульптуры, произведения придворного ювелира Карла Фаберже, посуда из разрозненных императорских сервизов. После того как в Москве был упразднен единственный в своем роде Музей мебели, уникальное собрание его фактически было расхищено.
Со своими скромными средствами Ф. Е. Вишневский мог приобрести для будущего Музея В. А. Тропинина лишь то, что никак нельзя было упускать. Если зарубежные покупатели нашего антиквариата имели для этого достаточно средств и даже содержали у нас своих комиссионеров, то рядовой служащий Ф. Е. Вишневский, собирая Музей В. А. Тропинина, мог полагаться лишь на свой вкус, интуицию и изумительно цепкую художническую память.
Как-то в конце 40-х годов, рассказывал Ф. Е. Вишневский, по экспедиторским делам ему пришлось побывать на складе мебели: надо было отобрать столы и стулья для зала заседаний учреждения, где он служил. Хранилище, или Госфонд, как оно называлось, находилось за городом. Туда было свезено оборудование из разных упраздненных ведомств, а также мебель из квартир арестованных “врагов народа”. Вместе с рабочими погрузили в машины отобранные столы и стулья и собирались уезжать. Во дворе склада в лужах растаявшего снега Вишневский увидел разломанный на части старинный резной шкаф. Предупредив завскладом, что вещь может быть раздавлена машинами, Феликс Евгеньевич хотел собрать и занести шкаф в склад. Завскладом воспротивился, сказав, что шкаф списан и подлежит уничтожению.
— Если вы сможете собрать и склеить этот хлам, то возьмите его лично себе, — сказал завскладом и стал бросать стенки, дверцы, резьбу от шкафа в кузов машины.
Вишневский привез шкаф и сложил разрозненные части на террасе дачи в Лосиноостровской, где он жил. Часто Феликс Евгеньевич останавливался, чтобы полюбоваться деталями резного шкафа — бывшего “лома”, или “хлама”, по выражению завскладом. Больно уж красива была резьба по дереву. И вот однажды Вишневский купил в букинистическом магазине, что был рядом с Театром имени М. Н. Ермоловой, на Тверской улице, первый том каталога старинной мебели. Второй том каталога находился в витрине магазина, и продавец отказался его продать. Дескать, когда “рекламу” будем менять, тогда и продадим. Вишневскому пришлось захаживать в магазин целый месяц, пока он не приобрел второй том каталога. Надо сказать, что работа по изучению всевозможных каталогов была, пожалуй, самым увлекательным чтением для Феликса Евгеньевича. И в тот раз, сев в электричку, чтобы ехать к себе в Лосиноостровскую, он раскрыл купленный каталог, решив полюбоваться иллюстрациями. Каковы же были его изумление и радость, когда на первой же странице он увидел дверцы шкафа, который лежал у него на террасе. Пока ехал, все боялся, чтобы соседи по неведению не сожгли его драгоценный шкаф. Действительно, шкаф был драгоценный. В каталоге было сказано, что он датируется XVI веком и принадлежит к числу самых выдающихся произведений мебельного искусства.
Этот шедевр ныне находится в экспозиции Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Посетители могут увидеть и табличку с указанием, что шкаф подарен музею Ф. Е. Вишневским.
Дар музеям — это особая статья в просветительской и благотворительной деятельности Феликса Евгеньевича. Его подарки находятся более чем в двадцати музеях нашей страны: в Иркутске и Якутске, в Дмитрове и Серпухове, Рязани и Вологде... Всего им подарено музеям свыше семисот произведений искусства. И все-таки больше всего его трудам и заботам обязан Московский литературный музей А. С. Пушкина, что в Хрущевском переулке.
Собирательство Ф. Е. Вишневского было не просто приобретением драгоценных музейных вещей, но прежде всего делом служения Отечеству. Образ жизни Феликс Евгеньевич вел бивуачный — все время с недосыпом. Да и где тут за всем поспеть, когда каждый день надо было держать руку на пульсе антикварных, букинистических, мебельных магазинов, навещать друзей, при жизни отказавших ему старинные семейные реликвии. Много времени занимала работа в библиотеках. Феликс Евгеньевич был читателем Ленинской и Исторической библиотек, а также книгохранилищ всех крупных музеев столицы. Было бы неправильно думать, что Ф. Е. Вишневский полагался в своей собирательной работе только на компетентных консультантов да на свои глаз и чутье. Нет, он был профессиональным историком искусства, эрудитом. Открытия и находки Ф. Е. Вишневского, касающиеся не только творчества В. А. Тропинина, но и других художников России, вошли составными частями в диссертации многих ученых. Не будет преувеличением сказать, что Феликс Евгеньевич по-настоящему обогатил отечественное музееведение, при этом никогда не помышляя ни о званиях, ни о наградах. При всем этом он был деловым человеком, зорко следившим по каталогам крупнейших зарубежных антикварных фирм за “движением” художественных ценностей в мире. Боль и страдания доставляли ему сообщения о распродаже за границей шедших с молотка собраний, вывезенных из России во время революции и украденных оккупантами во время Великой Отечественной войны.
Один из высокопоставленных чиновников от изобразительного искусства, побывав дома у Феликса Евгеньевича и осмотрев вещи, к которым тот еще не успел приложить руки, сказал про него, что собрание Вишневского — с помоек. Как ни обидно звучит, но в этом есть большая доля правды. У Феликса Евгеньевича действительно были излюбленные маршруты, которыми он ходил на работу задолго до начала “присутствия”, не пропуская ни одной свалки старого хлама в московских двориках, в бывших городских усадьбах родовитых дворян. По велению времени ампирные дома и усадьбы стали после Октября 1917 года коммунальными квартирами. А так как жилищное строительство в Москве всегда отставало от роста населения, то нередко теснота заставляла жильцов выбрасывать на свалку громоздкие трюмо, буфеты,
