Я вышел из трамвая на следующей остановке. Действительно, напротив магазина с пластинками мерцала овощная палатка. В трубке снова длинные гудки, никто не подходит. “Издеваются, что ли?”
Наконец она ответила. “Алё!” — Голос резкий, злой.
Сказал, что стою у палатки, мерзну.
— Нельзя ли ускорить?
Несколько секунд в трубке висела тишина, раздавались шорохи.
— Это ты — в тюбетейке?
Я понял, что за мной наблюдают, и помахал рукой.
— Купи мандаринов и перезвони, ладно?
Тетка в овощной палатке уже закрывалась, пришлось упрашивать. В придачу решил взять ананас,
— Алё… — Она, вернувшись в образ, сладко дышала в трубке.
— Куда идти? Где ты? — Я терял терпение.
— Какой ты... Видишь напротив дом с круглыми окнами? Запоминай номер…
30
В переулке медленно кружился снег, и все звуки города — стук трамвайных колес и гудки машин, писк светофоров — становились глуше, тише. Как будто их обложили ватой, закрыли крышкой. И убрали на антресоли.
Двустворчатые двери венчал медальон. В отсветах фонаря угадывалось индейское лицо, по бокам — два профиля в пейсах.
31
Лифт,
Наконец высокая створка приоткрылась. В щели возникло белесое пятно.
— Проходи, — коротко бросили из квартиры.
Лица разобрать я не успел.
Когда глаза привыкли к полумраку, я разглядел в глубине коридора девушку. Она была абсолютно голой, если не считать стрингов. Миниатюрная фигура, узкие продолговатые бедра.
Я протянул сетку с мандаринами.