что после бутылки горилки может ходить по прямой.
Зимой начались события. И он оказался в Афгане.
И, как вы уже догадались, никогда не вернулся домой.
* *
  *
И сказал Каин Авелю: “Авель, пойдем в поле!
Авель, пойдем в поле, оглох ты, что ли?”
Хлопнет дверь, скрипнет калитка. В щели прикрытых ставен
смотрят те, кто любит тебя, а меня ни во что не ставит.
Пойдем в поле. Авель, слышишь? Пойдем в поле!
По бревну, над ручьем, текущим по дну оврага,
вверх по скату, по тропке, не замедляя шага,
по пологим, заросшим терновником склонам,
по холмам, на которые серебристо-зеленым
облаком роща легла, вцепившись корнями
в глинозем, по плоской вершине, где большими камнями
очерчен контур святилища, над которым внятно
Голос звучал: “Каин! Бери свою жертву обратно!”
Идем, торопись, уже недолго осталось,
скоро начнется ливень, чтоб кровь быстрее впиталась
вместе с проклятьем земле, что кровь твою примет.
Хорошо, что погибель твою никто у меня не отнимет.
Пойдем в поле, Авель, слышишь? Пойдем в поле!
* *
  *
Как бы то ни было, мы остались и продолжали пить
в подвале “У Зоси”, где негде шагу ступить,
где бетонная лесенка коротка, но крута,
мочиться выходят рядом под чугунные ворота.
Литая виньетка — “тысяча восемьсот девяносто пять” —
покрашена рыжей краской с потеками. Не поднять
