как беглая рыба на суше.
За то, что вот это, такое лицо —
тем более странно и чудно,
и в памяти держат, в конце-то концов,
и любят тебя беспробудно.
* *
*
— Хорошо ли я выгляжу?
— Да очень нехорошо!
Затянуло тебя. Унынье. Тупик. Воронка.
И такое уже творится с твоей душой,
Что тебе не доверишь не то что детей — котенка.
— Да, ты прав, ты прав, и не говори!
Но я, собственно, ведь про шапочку, не про душу.
Идет ли мне этот шлем а-ля Ромен Гари?
Не слишком ли длинные, как ты думаешь, уши?
— Твой Ромен Гари вернул Творцу свой билет.
Твой ребенок читает Григория Чхартишвили —
О самоубийстве. Возьми вон тот берет.
Респектабельный, сдержанный, в строгом стиле…
И еще, послушай…
— Не надо, не говори!
— Нет, послушай все же…
— Берет какой-то угрюмый.
— Нет, я все же скажу: твой летчик Ромен Гари
Не витал в облаках в нашем возрасте, не парил.
Одевался в Лондоне. Строгие шил костюмы.
— В нашем или в твоем? Беретик невыносим.
А вот в шлеме меня не возьмет ни одна простуда.
Сколько я налетала бы в нем часов и зим!
Посмотри, он же прочный, и стбоит… Пойдем отсюда.