Вера Владимировна Афанасьева родилась в Саратове. Окончила физический факультет Саратовского государственного университета. Кандидат физико-математических наук, доктор философских наук. Автор более 60 научных статей и четырех монографий. Как прозаик дебютировала в 2007 году в журнале “Волга”. Живет в Саратове. В “Новом мире” печатается впервые.
Я давно уже огибала все углы по дуге большого радиуса, боялась не вписаться. Ад беременности подходил к концу, и мой десятимесячный живот приобрел невероятные размеры. Мне нравилось вести счет именно так, в лунных месяцах, как в арабских сказках, это словно приумножало мои заслуги перед семьей и отечеством. Все это время я непрерывно мучилась сама и издевалась над ближними. Постоянно выливала на домашних переполнявшие меня дурные мысли и чувства, с удовольствием рыдала при любой возможности. Рисовала в воображении разные страсти-мордасти: младенческие патологии, осложнения во время родов, собственную смерть. Пятиминутное опоздание мужа с работы расценивала как основание для развода. Любой телефонный звонок, предназначавшийся не мне, однозначно считала предвестником любовного свидания этого неверного, который раньше притворялся, умело скрывался, не давал повода, отводил глаза, выжидал удобного случая, а теперь норовил улизнуть. Хотя понять его могла: сама бы не стала любить такую нелепую, огромную, пятнистую, плаксивую. Не сомневалась: всему свету теперь плевать на меня с Эвереста и никто не способен понять меня, страдающую и одинокую. Казнила себя за подкачавшие нервы: курить бросила, а лучше бы курила, истерией наверняка наношу младенцу гораздо больший вред. Визиты к докторам расценивала как непереносимую муку. Но и врачи старались, добавляли дровишек в костер моих разбушевавшихся эмоций.
Первая, молодая, имела собственные проверенные методики, позволявшие ей избавляться от ответственности за будущих рожениц, временно вверенных ей в опеку.
— Вам надо на сохранение, — уговаривала она меня, еще худенькую, не привыкшую к беременности. — Вы знаете, как бывает? Одна пациентка во время беременности полностью потеряла зрение, ее потом муж бросил. А у другой плод загнил в утробе, тянули грузом. Муж, разумеется, бросил, сама стала калекой, почти не ходит. Почки отказывают, печень барахлит, сердце не выдерживает. Нет, на сохранение, только на сохранение!
Я сменила специалиста, но вторая, старая, раз и навсегда отбила у меня охоту ходить в консультацию, встретив меня душераздирающим криком:
— Вы что, хотите погубить меня, посадить в тюрьму?! У меня же внуки!
Я растерянно оглядывалась и осматривала себя, пытаясь обнаружить, где таится погибель гинеколога, но так ничего и не поняла.
— Вы же зашли в расстегнутых сандалиях, сейчас наступите на ремешок, упадете, преждевременные роды, и меня за вас в тюрьму! А мне внучку поднимать.
В самом деле, при входе в кабинет полагалось переобуваться, и мой изрядно выросший к тому времени живот помешал мне застегнуть принесенные на смену босоножки. Что может быть страшнее разбушевавшегося гинеколога? Фурия ошеломляла криком, сверкала базедовыми глазами, золотыми зубами и бриллиантами в ушах, всплескивала руками, искренне возмущалась, обращаясь к сестре. Та согласно кивала. Я дрожала, как пойманный заяц, и в самом деле чуть не родила.
— Ну вот, матка в тонусе, — удовлетворенно констатировала она после осмотра. — Нужно в больницу.
Зеленая тоска больницы пугала меня гораздо больше, чем тягостное домашнее одиночество, и следующий плановый визит я пропустила, не найдя сил встретиться со своей мучительницей. Но она с криками ворвалась ко мне в квартиру.
— Почему вы не пришли, решили посадить меня? Немедленно на сохранение, собирайтесь, внизу ждет “скорая”.
Я спряталась в постели, пережидала бурю, по-страусиному натянув на голову одеяло, а она кричала:
— Как вы смеете лежать, когда я с вами разговариваю? Немедленно встать! Ну, мамаша, воспитали вы дочку на свою голову.
