А что до увлечения прежнего, молодого, то Алексей его оставил сразу и навсегда, с холодной рациональностью умного человека; а если что-то на первых порах и вспоминалось, то сразу вызывал в памяти ту самую профессорскую банку с борщом и кипятильником, из нее торчащим. Эта банка разом стирала любые добрые воспоминания, оставляя в душе лишь жалость к тому человеку, который сидел возле банки, ко многим и многим. И слава богу, что он вовремя понял и его миновала чаша сия. Теперь уже на всю жизнь.
И потому домашний музей в шкафу, дверцу которого распахнул младший брат, — все эти тетради, альбомы, собрание засохших цветов и листьев, мертвых жучков и мух, бабочек — если и тронул Алексея, то лишь на мгновенье.
— Все это — детство, Илюша, — повторил он. — И оно давно кончи лось. Выкинуть надо. А может, и не надо... — смягчился он. — Постареем, снова в детство впадем, будем вспоминать старое. Или займемся всерьез. Как Шлиман, на старости лет. У него ведь получилось: золото Трои нашел. А чем я хуже? — рассмеялся он.
Раздался телефонный звонок.
— Конечно, конечно, мамочка, — ответил Алексей. — Да, он спал, сей час проснулся. Я сам, знаешь, всегда готов... — засмеялся он. — Мне лишь галстук подтянуть. А Илюшке недолго собраться. До встречи! Мамочка нас на ужин зовет, — объяснил он брату. — Ресторан новый. Называется “Во-во”. Знаешь такой?
— Мы — не местные... — ответил Илья. — Тем более аспиранты. Нам ли по ресторанам шастать.
— Значит, ты — не золотая молодежь, если ресторанов не знаешь. Новый ресторан со странным названием “Во-во”, а может быть, это
французское “Бо-бо” или английское “Боу-боу”, разместился в центре города, в его пешеходной зоне, рядом с набережной. Он недавно открылся, и потому все в нем: драпировка стен, светильники, мебель, форменная одежда и даже лица служителей: швейцара, метрдотеля, официантов — ласкало взор еще не захватанной опрятностью. В небольшом кабинете круглый стол был уже накрыт на троих. И мать объявилась сразу же.
— Что у нас за праздник? — спросил у нее Алексей.
— Не хочу домашней суеты. Варя в отпуске. Хочу спокойно ужинать и на вас глядеть. Вы у меня такие красивые.
— В тебя, конечно... — польстил Алексей.
Ресторанный кабинет был уютным: неяркий свет, приглушенная спокойная музыка, молчаливые и услужливые официанты. Метрдотель порой объявлялся, справляясь, все ли в порядке. Но все было хорошо: закуски, вино, еда в подогретых тарелках.
Алексей даже спросил у матери:
— А это не твой ресторан? Что-то они больно услужливые.
— Нет, нет... У меня своих дел хватает. Это вам, молодым, карты в руки.
— Ты их так и вручишь, эти карты, — не поверил ей Алексей. — Я тебе еще после той поездки говорил про пекарни. Русские пекарни, — еще раз принялся объяснять он матери и брату. — В Германии наших уже чуть не три миллиона. Это лишь официально. Два миллиона русских немцев и почти полмиллиона наших евреев. У них — ностальгия. Русские пекарни, русский хлеб — прямо из печи, горяченький. Его будут брать нарасхват. А за нашими и немцы потянутся. И главное здесь — не опоздать, — говорил он спокойно, уверенно. — Основной козырь: начать в нужное время и в нужном месте. Нойбранденбург, Лейпциг, Цвикау — восточные земли. Там наших много. И все довольно дешево: аренда, работники. Все очень реально.
— Понимаю. Верю, — ответила мать. — Но ты становишься азартным. Ты поехал в Германию зачем? Линии детского питания. Это для нас сей час главное. Туда все силы и мысли. А зайцев по полю бегает много. За все ми не углядишь, тем более — не поймаешь. А у тебя в голове и пекарни, и зерно. Сколько энергии... Одолжил бы нам с Илюшей.
— Ну, это я вроде попутно, — оправдывался Алексей. — Я основным занимаюсь плотно, сама знаешь. Оборудование поступит в срок. Монтаж, наладка — все обговорено, подписано.
— Знаю, работаешь, — похвалила мать. — Значит, лишнее из головы выбрось. — Она улыбнулась, смягчаясь. — Это все — молодость... Азарт. Илюша, наоборот, говорит, что нам пора все сворачивать. Говорит, мы и так — богатые и пора жить в свое удовольствие. И такие речи, призна юсь, — засмеялась она, — мне очень по душе.
Старший сын, фразе последней не поверив, смеялся долго, раскатисто, откинувшись на стуле. Он видел смущение младшего брата и снова смеялся.
А когда отсмеялся, то встал и, подойдя к Илье сзади, за плечи обнял его:
