А подержать надо было, потому что на обороте — вводка И. Роднянской о Битове и этом самом рассказе, она могла пригодиться и ее автору на юбилейном форуме, и мне, на этом форуме не побывавшему, но уже замыслившему свое обозрение. Спустя время, как раз в дни форума, диск все-таки нашли в Отделе звукозаписи Гослитмузея (пластинка почему-то не проходила по каталогу, стояла
в отдельном собрании), любезно сканировали мне текст Ирины Бенционовны, сбросили его на флешку, и я уложил эти файлы в соответствующую папку на
жестком диске моего домашнего компьютера.
Дни дошли до обзора… но в папке ничего не оказалось. В панике я стал искать того, кто этот диск нашел в архиве музея. Сотрудник был болен, но сообщил коллегам, где эту пластинку искать. Инженер, найдя, внял моей просьбе и стал читать искомый текст вслух по телефону, а я помнил, что мне очень нужны из него два сюжета — один в начале, другой — в конце.
Первый — расслышал: выбрать для чтения именно такой рассказ — поступок, требующий решительности, ведь повествование идет в первом лице, автор отдает герою свой реально звучащий голос, и трудно отделаться от иллюзии, что ты присутствуешь при публичной исповеди.
И дальше — почему герой рассказа без дела, почему все время обращается к детству… Ни к чему не пригоден? Еще ребенок? Или — уже Художник?
Но тут в здании редакции вырубили телефоны.
Стремительно садящаяся мобильная трубка все-таки зацепила второй сюжет: сей рассказ сразу — и обещание, и предупреждение. Обещание — исполнилось. Сбылся “я-художник”. А предупреждение? Тут и мобильная связь кончилась. Ладно, отложим.
Дома я взял компакт со стихами — “9 дней по Булату”, почти самиздатно выпущенный “Театром книги БАГАЖ” (основан в 1991 году, на фирменной габриадзевской марке три города: Санкт-Петербург — Тбилиси — Одесса). Кстати, кто не знает, БАГАЖ — это аббревиатура: Битов, Ахмадулина, Габриадзе, Алешковский, Жванецкий. Передавая мне этот компакт, Битов сказал: сберегите его и попробуйте, он очень мне дорог.
Этот диск в качестве “бонуса” мы решили подписать к нашей аудиоработе 2004 года, я знал, что там четыре известных мне стихотворения А. Б., звучащие сквозь (вместе, поверх?) звуки, рождаемые по ходу чтения пятью выдающимися музыкантами.
На диске оказался единственный трек, что ж, так даже удобнее, я приготовился слушать, и на словах —
…И впечатленье таково,
по удаленьи:
во мне лежала вещь Его
на сохраненьи…
Поковырявшись, Он исчез,
как снявши мерку,
и за окном шуршал, как лес,
ища тарелку…
Ах, что же сделал Он со мной?.. –
догадка тщится, –
с моей единственной, родной,
Его вещицей?...
(“Открытое окно, Переделкино, 3 часа ночи
25 января 1980 года [Действительное происшествие]”)
Слово “единственной” еще прозвучало, а то, что курсивом, и последующие шесть строф — уже как отрезало. И любой другой проигрыватель дисков, любой компьютер на этом месте замирали, указывая на какой-то непреодолимый дефект в небольшом пластмассовом кружочке.
