На следующий день к позднему завтраку на верхней веранде Ангелина с Ильей садились вдвоем.
Погода, слава богу, налаживалась. С утра проглянуло солнце, ветром раздуло тучи, и отступившее было лето вернулось высоким небом, просторной синью реки, свежей зеленью.
— Сколько нам предстоит работы, — охала Ангелина. — Надо проверить цветочки. Я очень боюсь за Глорию Дей. Как она перенесла холод?
И конечно, с Красавчиком надо разобраться. Он совершенно вышел из-под контроля. Где-то ходит и бродит… Да еще взял новую моду: спрячется под кустом и орет: мяу да мяу! Даже к завтраку не собирается приходить. Красавчик, Красавчик!..
Но Ангелина плакалась зря. Садовник успел убрать все следы непогоды, обрезав поникшие, растрепанные холодным дождем и ветром листы, стебли, бутоны. А главный заботник — теплый август — еще в ночи нашептал что-то ласковое, и, поверив ему, розы, лилии словно напоказ выставляли себя. Телесно-розовое, нежно-лимонное, коралловое, пунцовое, алое, снежно-белое… Бутоны, лепестки, соцветья, листы. В сияющих переливах росы, которая под солнцем быстро высыхала, дымясь.
Хорошо выспались, но чуялась какая-то усталость. У Ангелины, дело понятное, — от возраста.
— Мне теперь по-хорошему, — жаловалась она, — целый месяц нельзя к столу подходить. Нахваталась, напробовалась, дура старая. Так что давай — за двоих. Тебе можно и нужно, худоба питерская. Маша велела тебя откормить, и я откормлю.
Утренний чай, завтрак, обед, чай полуденный и поздний ужин, прогулки среди цветов и в сосновой роще, купанье в реке, долгие семейные разговоры — так прошли день и другой.
Ангелина ходила за новостями к соседям да помаленьку собирала чемоданы для Черногории. “Дресс-код — это важно, особенно в моем возрасте”, — говорила она.
Илья никуда не ездил, хотя обычно, живя в Москве, пропадал в библиотеках, архивах. Нынче не тянуло туда.
Это заметила Ангелина, при случае даже похвалив:
— Нам с тобой нынче так хорошо. Слава богу, ты никуда не ездишь.
С этой учебой… Молодец. Сколько можно глаза портить.
На похвалу тетушки, сомнительную, если всерьез, Илья ответил откровенно:
— Что-то мне начинает казатьс
я, мама Аня, не туда я полез.
— Разонравилось? — удивилась тетушка.
— Не знаю. С одной стороны, все это интересно, — ответил Илья. — Но, судя по всему, попусту. Говорим и вроде верим, что история — это прошлый опыт человечества. Она учит людей. Но чему она научила? Шесть тысяч лет назад одни лакомились пятками верблюдов да паштетами из языков жаворонков. Из языков. Жаворонков, — подчеркнул он. — А рядом от голода люди умирали. Прошло шесть тысяч лет. И стало, быть может, хуже. Одни только на закуску едят пиццу за тысячу долларов, запивают вином по десять да двадцать тысяч долларов за бутылку. А возле них — голодные да больные. Чуть не целые страны вымирают в Африке, в Азии. А сколько у нас своей нищеты. Так где же уроки истории? В чем они? Их просто, видимо, нет. И зачем тогда заниматься пустым?
— Илюшечка, — проникновенно сказала Ангелина. — Зачем ты себе голову забиваешь всякими мыслями? Неужели ты хочешь каких-то революций? Господь с тобою! Не нравится история — плюнь и займись другим. Например, цветочками. Будешь на свежем воздухе красоту создавать, а не в пыльных бумажках копаться. Посмотри, какая это прелесть — даже простые цветы. Вот эта кутерьма.
“Кутерьмой” называла тетушка несколько уголков усадьбы, где словно ненароком толпились одной веселой гурьбой алые маки, ромашки, махровые циннии, мальвы, бархотки — все вместе, пестрой копной, разноцветьем радуя глаз, особенно теперь, после дождей, под ярким солнцем.
— Тебе же нравится, — похвалила племянника тетушка. — Займись цветочным дизайном. Сейчас образование — не главное, была бы голова на плечах. У тебя есть вкус.
Илья посмеялся. Вроде и не стоило говорить с Ангелиной о серьезном. Но с кем еще говорить? Ведь тетушка любит его. И это важно.
Недавно в Интернете, на каком-то из сайтов, наткнулся Илья на текст: “Приглашаем учителя начальных классов и опытного фельдшера или врача, желательно мужчин пожилого возраста, для
