высунуться на волю парашютистом.
Так сама себя задает природа, живая и неживая; так движется жизненный цикл, наворачивая круги, постепенно превращающиеся в восьмерки, когда смена времен года оборачивается путешествием и едва ли не приключением.
«Окна и фабрики» (2009)
Время года — весна
Вид искусства — сценография, литература
Поэт — Бас ё
Стихотворение — хокку
А если проза — «Записки у изголовья»
Писатель —?
Напиток — чай с лимоном, грог
Композитор — Гайдн
Опус — «Времена года», весна
В Галерее Марата и Юлии Гельман на Винзаводе законопатили окна, окончательно погрузив выставочное пространство в полумрак. Не знаю, меняли ли освещение в рабочих кабинетах, подсвечивающих «Окна и фабрики» терпким настоем вечернего чая, но теперь свет этот, сочащийся с террасы наверху, выглядит намеренно участвующим в экспозиции — настолько точно он рифмуется с другими световыми акцентами-пятнами. Например, камельком, запрятанным вглубь макета полуразвалившейся фабрики (всего их тут три, и каждый из них запаян в пластиковый аквариум и заполнен дымом, из-за чего на прозрачных стенах аквариума видны невидимые доселе разводы протиравшей их тряпки, отпечатки касавшихся их пальцев).
Третья составляющая терцета — отдельно стоящая у входа в галерею витрина с инсталляцией внутри: крупная соль играет здесь роль пляжного песка, а использованные чайные пакетики с нарисованными на них профильными изображениями, поставленные аккуратными рядами, играют в ряды надгробных плит, чье количество умножается спрятанными в витрине зеркалами.
И эта локальная жеваная желтизна отнюдь не правительственных зданий входит в странное отношение с искусственным огнем внутри одного из глиняных строений, похороненных внутри стекла и дыма, сочетаясь также с верхним светом, который как бы ни при чем, там просто люди работают и своя галерейная жизнь течет.
Однако если знать то обстоятельство, что Александр Бродский построил не только «Окна и фабрики», раскидав свои объекты, точно игральные кости, одним, единственно правильным способом, но и само помещение галереи — эти белые, крупного помола кирпичные стены, эту лестницу наверх и саму галерею рабочих комнат с альтернативной лестницей, рассекающей, возможно, самую важную экспо зиционную стену, — смысл выставки смещается.
Ну конечно, ну разумеется. Бродский, как поэт-архитектор, придумавший выставку в стиле импрессионистических полотен «Дома и дымы» или же «Дымы и туманы» про интенции и отношения соотношений, объемов и цветов объемов, цветов и света, не мог пройти мимо возможностей, предоставляемых помещением.
Рабочий верхний свет как бы случайно вплетается в работу этой «фабрики искусств» точно так же, как свет, врывающийся снаружи с каждым вновь пришедшим посетителем.
Внутри галереи торжественный церковный или же вокзальный, несгораемый, полумрак, любое вторжение в который оказывается концептуальным вмешательством в уравновешенность жизни и искусства.
Три фабрики, запаянные в прозрачные саркофаги, подобны кощеевой игле или же кочерыжке, запрятанной в целом кочане промежуточных смыслов. Фрагменты архитектурных, будто бы медленно разрушающихся тел, нанизанных на решетки арматуры, содержат внутри себя колеблющийся свет огня.
Сами эти все более и более антропоморфные стены окутаны дымкой, обволакивающей макеты, бьющейся о пластик саркофагов. Все это игрушечное великолепие накрыто колпаком галереи, которая, в свою очередь, тоже ведь включена в разрушенный и наново отстроенный производственно-архитектурный комплекс Винзавода, затерявшегося на задах Курского вокзала, вписанного в карту Москвы точно так же,
