— Брысь!
А Рулька тоскливо, в спину ему: “Мяу”.
Одевшись, пришёл на кухню, сел перед дымящейся кружкой.
— Я, как вернусь, напомни мне Рульку к ветеринару отвезти. Пора, на прививку.
— Напомню.
— Может, иди, ложись?
— Да уже провожу тебя и лягу.
Сидит напротив, подперев щёку рукой, мякоть щеки скатав румяным валиком.
Ещё вчера — сколько нежности, сколько тепла взаимного. О быт. Разбилось о быт. Хотя нет, нет, не разбилось. Застряло. Село на бытовую мель. Если бы действительно — разбилось... а так...
“Как день?”. — “Нормально”. Доехали, со стоянки дошли, каждый о своём думая. Посмотрели на забавы телезвёзд. Или какое-нибудь кино бутафорское… Пять лет всего женаты, а секс — как авиакатастрофа: чрезвычайный случай. И такой же быстротечный.
Тьфу ты, сравнил!
Телефон заголосил. Люба сняла трубку.
Такси.
— Скажи: спускаюсь.
Вышли в прихожую.
Виктор надел плащ, натянул ботинки.
“Обои разошлись на швах, когда ещё собирался подклеить”, — последнее, за что зацепился мысленно уже на пороге, уже отталкиваясь от этого прочного, стройного мира, где Люба в розово-лиловом халате, и просторный диван, и батареи с регулятором, и Рулька дырявит зрачками темноту гостиной.
Всё внутри его сопротивлялось предстоящей смене уютного и надёжного на несколько часов неприкаянности и страха.
Поцеловал Любу в уголок губ.
— Пока.
— Пока, до завтра. Билеты с собой?
— В плаще.
— А свёрток Борисов?
— Там же, — похлопал по оттопыренному карману.
— С Борисом не ругайся, ничего ведь не изменишь уже.
— Да ну его!
Как всё-таки отвратительно: “внезапно смертен”.
Вдруг погибнуть... в один из осенних выходных...
Ничего не успев...
Пилот не выспался, поссорился с женой, с любовницей, с начальством. У него разболелся зуб, открылась язва, он неудачно выбрал банк. Он новичок… рейс не отменишь, а другие — кто в отпуске, кто на больничном. Глянул не на тот прибор, дёрнул не тот переключатель. Или наоборот — был чрезмерно опытен, до полного пофигизма. Или — при ремонте деталь установили некондиционную. Или нормальную,
