Десятки провинциальных изданий посвящают пьесе добрую сотню восторженных статей. В статьях тех писалась все, что угодно, в основном по готовым лекалам: о советском человеке, о его чести и честности, о прозорливости художника и драматурга, но дело было, конечно, не в этом.
Дело в том, что страна ой как задолго до пресловутой оттепели и многочисленных оттепельных сочинений, та страна, что жила и брела сквозь метель, вдруг узнала себя, увидела себя и вздрогнула от этой правды.
Действие пьесы вновь происходит в семье, как почти всегда бывает у Леонова, непростой, с червоточинкой (см. “Скутаревский”, где профессор говорил, что дети — это его “ошибка”; недавние “Половчанские сады” с сыном-инвалидом, рожденным изменившей мужу женщиной; “Волк”, где семья — при внешнем благополучии — давно развалена… ну и так далее).
Глава семьи в “Метели”, Степан Сыроваров, обозначен как “директор чего-то”. У него есть жена Катерина. У Катерины дочь от первого брака — Зоя. Отец Зои, как наш внимательный читатель уже мог догадаться, — белогвардеец. Эмигрировавший в Гражданскую. И собирающийся возвращаться домой.
У Владимира Набокова в романе “Подвиг”, написанном в начале 30-х, герой и отчасти альтер эго автора отправляется из эмиграции в Советскую Россию, нелегально. У Леонова его тайный прототип делает еще более длинный круг: сначала уезжает от советской власти за рубежи, чего не сделал Леонов в 1920-м в Архангельске, а потом еще и решается вернуться на Родину.
Зоя спрашивает у матери: каким был отец? “Красивый, наглый, хлюст такой, наверно?” Так советская девушка озвучивает типизированные советские представления о белогвардейце.
Катерина описывает его с нежностью: “Он был длиннорукий, неуклюжий, но добрый. Сильный очень”.
Сам Леонов, если верить современникам, был немного похож на оба варианта: красивый, но не наглый, конечно. Безусловно не хлюст, хотя на фотографиях 30-х есть некоторое внешнее эстетство; при всем том если не неуклюжесть, то некоторое, быть может, купеческое, немного медвежье, вразвалочку передвиженье в пространстве было ему свойственно. Руки, да, не то чтобы длинные, но такие… развитые. И очень сильные, действительно.
Забавляется, в общем, Леонов, как и прежде.
Отец белогвардейца, что характерно, был купцом. Сам из деревни, но приезжал в Москву торговать. В Зарядье наверняка, но хоть об этом Леонов не пишет.
Отдельно стоит здесь вспомнить, как Пушкин в своей “Метели” описывает боевую славу русского офицерства: “Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове
Вообще аллюзии с Пушкиным в леоновской пьесе вполне очевидны. Как и у Пушкина сквозь метель добирается к главной героине истинный ее муж — так и у Леонова.
Но не эти леоновские забавы важнее всего в пьесе. Та атмосфера, которую Леонов создает уже не отдельными емкими деталями и общей, “оцепенелой”, по выражению Георгия Адамовича, интонацией, а нарочитыми, откровенными мазками.
Действие происходит на периферии Страны Советов в конце тридцатых.
В первом же авторском вступлении сообщается, что собравшиеся в доме “слушают разгул русской зимы”. “Какая-то вьюга поднялась над нами…” — говорит чуть позже одна из главных героинь.
Ключевая интрига первого действия — нежелание Зои скрывать больше от людей правду об отце.
“Снова раздали анкету, — сообщает она матери. — Кто, что, когда и почему. Спрашивают про отца”.
“Он умер”, — отстраненно повторяет мать.
“Я не могу больше лгать, мамочка, — отвечает дочь. — Столько раз, столько раз… Через это я поступила в институт, стипендию получила,
овладела дружбой товарищей. Ведь это все кража, мамочка…”
“Нынче все не без пятнышка, Зоя, — мрачно отвечает мать. — Только одни таскают на плечах, другие прячут за пазухой…”
Зоя показывает матери письмо от отца, невскрытое. (Это Леонов шлет своим героям письма от себя, уехавшего в 20-м.)
