повара, придумавшего неизбежный в любом застолье салат, к Новому году появился венок “Люсьену Оливье от Союза рестораторов и отельеров”.
А вот ее любимая пара стариков. Ей всегда казалось, что это про них, неведомых ей супругов Марковых, сказано, что жили они долго и счастливо и умерли в один день. Кто знает, конечно… Может быть, Лев Игнатьевич пил горькую и таскал Зинаиду Николаевну за волосы по всему дому, а она била посуду и закатывала истерики по ничтожным поводам. Хотя их морщинистые светлые лица говорили о другом. У них была общая фотография: два старичка сидят под корявой яблоней и пьют чай из больших пузатых кружек. Вот это правильная картинка: несуетно дожили до девяноста четырех и, надеялась Лида, ушли мирно. Умерли они, правда, не в один день,
он задержался на земле ровно на столько, чтобы помянуть спутницу жизни на ее девятины. Первой здесь была похоронена мать Зинаиды Николаевны, дожившая до приличных восьмидесяти шести, — с мелкими кудельками
и невыразительным лицом. А вот следующим в землю лег их сорокалетний сын, почему-то не удостоившийся фотографии. Родительское горе утешал младший сын, который, слава богу, родителей пережил. Свежий холмик появился только прошлой весной. Есть ли у них еще дети, внуки? Кто теперь
будет ухаживать за могилой, вокруг которой всегда был посыпан песок и каждый год свежей серебрянкой подновлялась низенькая оградка?
— Какое солнышко нам светит сегодня! Скажу по секрету: погода по нашему спецзаказу, ведь мы расстаемся на целую длинную зиму! Давайте скажем спасибо небесной канцелярии за своевременное и точное исполнение заказа!
Раздались дружные аплодисменты и нестройное “ура!”.
“Господи, какая пошлость! — Лида аж задохнулась. — Да у них там, оказывается, парный конферанс, голос теперь мужской, бодрый такой,
типа комсомольский или кавээновский. Да, похож сильно на Маслякова. Неужели в парке подрабатывает? Противно. Да нет, явно подражатель. Может быть, повернуть назад, чем ближе, тем слышнее…”
Но менять маршрут не хотелось, действительно погода хороша, и на самом деле впереди зима. Хотя это был самый неинтересный угол кладбища-— колумбарий. Но и здесь дыхание жизни! Около стены возвели новые вместилища для праха в форме многогранных тумб, блестящих розоватым мрамором. Еще остались непроданные места. А вот эти не иначе как предусмотрительно поторопились: на табличке одна фамилия — Красновы, ни имен, ни лет. Видно, бездетная пара позаботилась заранее о месте последнего упокоения. Нет, хоть прах, но в землю надо, в землю… Как-то это не по-людски — замуровать в стену и туго завинтить по углам мраморный прямоугольник. Хотя в стене не только глухие плитки. Бывает так: ниша, в ней стоит урна, рядом — засохшие цветы. А сверху — дверца со стеклом, закрывается, как форточка, шпингалетом. А кое-где ржавые навесные замочки, от которых и ключи-то давно были потеряны, нелепые и неуместные...
Опять заиграла музыка, надо же — вальс. Порханье трехдольного ритма, впрочем, быстро сменилось тупым буханьем ударных.
Хорошо хоть никто не пел.
Смешно, волнует ее, кто станет ухаживать за чужой могилой. А за ее собственной? А за ней самой? Слабое утешение, что раз нет близких, не рыдать ей ни над чьим гробом.
— Кавалеры. Приглашайте дам! — это лже-Масляков.
— Дамы, не ждите нерасторопных мужчин, они стесняются, смело выходите в круг! Берите пример с девушки в синей куртке. Лучшим танцорам приготовлен приз-сюрприз!
Лида уже прошла кладбище насквозь. За воротами плыл поток машин, текла жизнь, привычно отгоняющая мысли о смерти.
А над старыми кленами, братскими воинскими могилами, над прахом “святого доктора Гааза”, над пришвинской птицей сирин, над куполом лютеранской кирхи и мавзолеем семейства Эрлангер, над помпезными “братками”, златозубыми Панкратовыми и навеки пьющими чай под яблоней супругами Марковыми, над крестами, звездами и ангелами несся торжествующий призыв:
— Танцуют все!!!
