— Такого солнечного, похожего на гречишный мед?
— Именно!
— Ну, разве что совсем чуть-чуть, — с явным удовольствием соглашался Эльф.
— Эх! — восторженно восклицала Белка и толкала Эльфа в сугроб.
В воздух летели снежные хлопья, сияющей пылью оседая на одежде людей и спине беспокойно мечущейся Ленки.
Они покупали маленькую темно-янтарную бутылочку коньяка, от одного взгляда на которую уже становилось теплее, шоколадку для Тимофея и отправлялись дальше.
Зимние дни коротки. Проходило всего несколько часов после рассвета, и запад уже окрашивался в цвета пурпура и крови. Солнце садилось. Мороз становился злее, ветер — пронзительнее. Темнота сгущалась над городом, и тот, не желая ей сдаваться, зажигал сонмы огней. Друзья искали ближайшую станцию метро и покидали город, над которым, словно огромная багряница, плескалась в небе стылая ткань заката.
Так проходили солнечные дни.
Именно в один из таких дней они и встретили Йона. Йон был большой и черный. Лицо его покрывали глубокие ритуальные шрамы. Три широких вертикальных на лбу и несколько тонких волнистых на висках и скулах. Йон был негром. Еще он верил в Христа и был растаманом. А поскольку Боб Марли умер православным, то и Йон тоже был православным. Когда Белка, Эльф, Тимофей и Ленка впервые увидели его, он сидел на гранитном парапете на Новом Арбате возле бывшего магазина “Мелодия”. Одет он был в валенки и белый овчинный тулуп. Голову его украшала трехцветная шапка. Йон сидел и курил траву, умиротворенно глядя вокруг. Белка, проходя мимо, учуяла знакомый запах и, обернувшись к негру, сказала:
— Не боишься, что менты загребут?
— Джа и Христос сказали нам, чтобы мы не боялись ничего, кроме
греха, а в траве нет греха, — ответил Йон, растягивая слова, и добавил: — Меня зовут Йон. Я из Африки. Хотите курить?
— Да, — сказала Серафима, — и причем уже давно.
Они отошли за угол, Йон снял шапку, достал откуда-то из стога курчавых волос пакетик с травой. Свернул самокрутку, передал Белке. Та с удовольствием затянулась и вручила косяк Эльфу.
— Я вообще-то не курю, — сказал Эльф, — но ради знакомства…
— Сатир тоже обычно мало курит, — заметила Белка, — но когда дело касается травы!..
— Да, Сатир… — согласился Эльф. — Еще бы знать, где он теперь…
Тимофей слепил небольшой, но жесткий, как кулачок, снежок и запустил им в Йона.
— Дядька негр, а вы в снежки играете? — спросил он, глядя, как тот поправляет сбитую набок шапку.
Йон глубоко затянулся самокруткой, посмотрел в пронзительно-голубое небо, кивнул:
— Конечно. Как можно жить в России и не играть со снегом? — сказал он и слепил огромный, размером с голову Тимофея, снежок.
— Ого! — уважительно сказал Тимофей и спрятался за спину Белки.
Йон откусил от слепленного колобка и задумчиво сказал:
— Иногда мне кажется, что в России можно только играть в снежки и думать о смысле жизни. Больше ничего.
— Ну и как, у тебя получается?
— Во всем мире глобальное потопление, то есть потепление. Вот и у вас снег только к концу декабря стал падать. Отец говорил, раньше он в ноябре появлялся. Значит, на снежки времени остается все меньше. Но пока хватает. С поиском смысла жизни тоже полный порядок. У вас в России куда ни попадешь — хоть в город, хоть в голое поле, везде такая пустота в воздухе… Пустота, огромная свобода и холод. И кажется, что присутствуешь в конце мировой истории.
