Она покачала головой.
— Здесь все делается само, — сказала она. — Одно действие тянет за собой другое. Не так, как там.
Там — это за Рекой, понял он, где надо что-то предпринимать, выбирать, решать в пользу того или этого. Держаться на поверхности, вставать утром, готовить себе завтрак, просто потому что надо. Заваривать кофе. Бриться. Чистить зубы.
Когда я был маленький, я тоже думал, что хорошее поведение вознаграждается. Что тот, кто почистил зубы и съел манную кашу, имеет какие-то преимущества в жизни перед тем, кто отказался есть эту скользкую комковатую пакость. Она так думает до сих пор. А если не думает, то надеется.
— Смотрите, — сказала Инна. — Зяблик.
Серо-бурый комочек с красноватой грудкой покачивался в ветках ольховника.
— Настоящий зяблик. — Она чуть оживилась и сверкнула черным глазом. Она сама напомнила ему птицу, только он никак не мог сообразить какую.
Он вдруг отчетливо понял, что здесь нет ничего настоящего, но она об этом знать не хочет. И от этого понимания внутри у него стало безнадежно и пусто. Я должен верить, подумал он, здесь все держится на вере, она это понимает, я — нет.
Тропинка вела вверх, и они пошли по влажному склону, поросшему мятой травой.
— Это… здесь? — неуверенно спросила Инна.
Перед ними на растрескавшемся бугристом асфальте вырос хрущевский микрорайон, дома желтовато-серые, с облупившейся краской. Рядом с песочницей возвышались, накренившись, ржавые железные столбы, между ними висело на натянутых веревках белье. На балконах тоже висело белье, полосатые половички свешивались через перила.
Он подумал, что где-то видел это, совсем недавно.
На табуретке возле подъезда сидела старуха и вязала крючком ярко-голубую салфетку.
Где-то далеко раздавался ровный гул автомобильной трассы.
Небо было выцветшим и чуть размытым, как бывает после полудня.
Инна вдруг побледнела, поставила чемодан посреди асфальтовой дорожки, пересеченной трещинами и слизистыми подсохшими блестящими следами, какие обычно оставляют улитки, отошла к детскому грибку и села на приколоченную к нему лавочку.
— Инна, что с вами? — спросил он на всякий случай, потому что она застыла, охватив руками живот, лицо в тени деревянного грибка, поэтому выражение разобрать было трудно.
— Ничего, — сказала она почти одними губами. — Вы… сначала вы.
Он огляделся. Кроме старухи, никого поблизости не было. Над дальними крышами дрожал нагретый воздух. Вдали гудела трасса.
Он вдруг почувствовал, что у него взмокли ладони, и вытер их о штаны.
— Я не спросил его, — вдруг сказал он. — Условия… есть ли условия?
— В смысле? — тоскливо переспросила Инна. Она все еще пахла мандарином. Новогодний запах волной наплывал в летнем душном воздухе.?— Не оборачиваться, не смотреть в глаза, я не знаю… Есть же какие-то… еще с древних… ну... — Он запнулся.
— По-моему, ничего, — сказала Инна. — Главное — дойти. Найти. Забрать. Всё.
Она разомкнула кольцо рук и провела обеими ладонями по волосам.
— Где мне… где ее искать?
— Не знаю, — сказала Инна. — Но раз нас сюда привели, она здесь.
И Юрка здесь. Господи, Юрка здесь, какое… — она зажмурила глаза и резко выдохнула, — какое счастье.
