иллюзии не дает. Его герой живет скучно, тоскливо, безысходно. Этот герой типичен и узнаваем. В современной прозе не одинок. Нечто подобное мы находим в рассказе Анатолия Бузулукского: «Жить изо дня в день машинально, без друзей, без родных, без детей, без жены, без планов, без развлечений <… > не было уже для Русакова ни мерзостью, ни трагедией» [11] . А это уже?из романа «Цунами» Глеба Шульпякова: «Жизнь без особых привязанностей, увлечений. Безликая, но приятная, увлекательная. Без героизма, но и без подлостей. Вот моя судьба, вот мое назначение».
Почему я выбрал именно Сенчина? Да, Роман Сенчин неутомимо описывает повседневность, «труды и дни». Он никогда не пишет «вообще», Сенчин конкретен и точен. Но этого мало.
Ранний Сенчин, автор «Афинских ночей» и «Нубука», был автобиографичен и автопсихологичен, его отличала предельная откровенность (до саморазоблачения и самоуничижения). «Исповедь перед медицинской картой», — удачно замечает Валерия Пустовая. Да, действительно, откровенность пациента перед врачом.
Признаться, мне эта откровенность не была по душе, а намеренный отказ от фантазии, даже от сочинительства — раздражал. Я называл его «лишним писателем», а Валерия Пустовая в своей первой значительной статье [12] вынесла прямо-таки маоистский приговор: в деревню его, к земле поближе, к «корням». Критики Сенчина не только ругали, но и поучали и даже клеймили. Автобиографический герой повести «Вперед и вверх на севших батарейках» упоминает критика, который обозвал его «литературным Смердяковым». Я не нашел этой статьи, не знаю имени критика, но полагаю, что Роман и здесь не сочинил, а процитировал.
Переход Сенчина от автопсихологической прозы к традиционной реалистической разочаровал некоторых его поклонников. Мне же, напротив, этот переход импонирует. В «Севших батарейках» и даже в «Нубуке» автор рассказывает частную историю, тогдашний герой Сенчина слишком обособлен, уникален, несводим к социальному типу. На обобщение автор не претендовал.
Всего лишь два года назад Сергей Чупринин констатировал, что сами понятия «тип», «типизация», «типичность» стали неприменимы в современной качественной литературе, в отличие от литературы массовой: «…реакция узнавания себя или своих знакомых, памятная по „Гамлету” и „Дон- Кихоту”, по „Герою нашего времени” и „Обыкновенной истории”, вряд ли представима при чтении книг Нины Садур или Владимира Шарова, романов Михаила Шишкина „Венерин волос” или „Кысь” Татьяны Толстой, как, равным образом, и при чтении сегодняшних стихов Олега Чухонцева, Юнны Мориц, Ивана Жданова или Максима Амелина. Зато она удивительно уместна, когда ты странствуешь по просторам досуговой литературы <…>» [13] . Книга Чупринина еще не успела выйти из печати, когда не где-нибудь, а на страницах «Знамени» появился рассказ «Персен».
Герой «Персена», «Сорокета» и «Льда под ногами» как раз узнаваем. Это самый настоящий социальный тип, о котором уже давно и не вспоминала ни наша проза, ни наша критика. В нынешнем веке воскрес век позапрошлый. Типичный герой в типических обстоятельствах. Реальность в ее характерных проявлениях, всеобщее в единичном. А почему бы и нет? Из нескольких индивидуальных историй складывается панорама, а герой Сенчина оказывается новым социальным типом, современным горожанином, офисным работником.
Юрий Андреевич из повести «Ничего страшного» («Дружба народов», 2003, №?5), заурядный преподаватель заурядного вуза, плохо адаптировавшийся в мире новой России, из бедности соглашается на хорошо оплачиваемую, но, в сущности, унизительную работу ряженого в казино. Сдача и гибель уже несоветского интеллигента, спуск по социальной лестнице. Одна из первых попыток создать узнаваемого и типичного героя.
Но Сенчину больше удается герой, чей возраст и социальный статус недалеко отстоят от его собственного. Здесь он использует давние козыри, приобретенные еще во времена «Минуса» и «Нубука», — наблюдательность, психологизм, хорошее знание быта, привычек, вкусов, интересов людей своего круга.
Сразу оговорюсь: преуспевающий литератор Роман Сенчин интересней, умнее, успешнее своих героев — продавца московского бутика Никиты Сергеева («Конец сезона»), сотрудника редакции модного журнала Дениса Чащина («Лед под ногами»), работника коммерческой фирмы Андрея («Персен»), но все- таки он достаточно близок к ним. Он ходит в те же магазины, посещает те же ночные клубы, пьет то же пиво, что и его герои. Не случайно в роман «Лед под ногами» включен небольшой эпизод — встреча Сенчина («парня с кислым лицом» по имени Рома) со своим героем. Скажем, Оксана Робски вряд ли могла бы встретиться с героем Сенчина. Она не станет пить пиво «Туборг», покупать продукты в супермаркете «Копейка» («Монетка»?), а диван — в IKEA. Конечно, социальное расслоение заметно и здесь: Андрей ездит на хорошей машине, живет в собственной квартире на Профсоюзной, а Никита («Конец сезона») снимает квартиру и ездит на электричке. Но имущественные различия между «средним средним классом» и, скажем, «низшим средним классом» не слишком занимают Романа Сенчина. Жизнь менеджеров среднего звена и жизнь продавцов устроена по одним законам. Тот же быт, те же нравы.
Жизнь героев Сенчина лишена цели и смысла. «Осенью и зимой по утрам в будни он видел за окном одно и то же — колонна белых огней медленно двигалась внизу и уходила почти под дом. <…> колонна огней напоминала хорошо отрепетированное то ли ритуальное, то ли воинское шествие, где каждый несет светящийся фонарь…» Первая фраза «Льда под ногами» задает тон повествованию. Бесконечные унылые будни, столь же унылые, бессмысленные выходные и праздники. Герои Сенчина ходят на работу, в магазин, семейные ездят на шашлык, одинокие — к проститутке. Проститутки-«индивидуалки» не только удовлетворяют половое влечение, дают эмоциональную разрядку, но и позволяют хоть чем-то занять свободные часы. Отдыхать герои Сенчина не умеют. Не знают, чем заполнить выходной день. В субботу — по магазинам, а на следующий день остается только смотреть канал «Спорт», все подряд — от популярного футбола до экзотического кёрлинга. Не из любви к спорту, а всего лишь «от нечего делать». До телесериалов еще не опускаются.
Герои Сенчина работают, чтобы жить, но превратить накопительство в смысл жизни не может
