даже преуспевающий Андрей. Он ходит на нелюбимую, но денежную работу только потому, что иначе придется ходить на нелюбимую и неденежную: «Это ведь не лед долбить за семь тысяч, не в охране какого-нибудь детского сада киснуть, не торговкой в палатке...» Но он по своей природе не приобретатель, поэтому не может найти в бизнесе радость и смысл. Смысл как будто приносит любовь, но и это иллюзия. Чем может закончиться счастливая любовь? Браком, семейной жизнью, но семейная жизнь в мире Романа Сенчина также бессмысленна и бесперспективна. Денис Чащин и Андрей одиноки, а Никита и Юрьев — отцы семейства. Но семья не спасает от экзистенциального одиночества, отупляющей рутины, от быта, разрушающего надежду.
За весною — лето, за осенью — зима,
А голова пустая, ни капли в ней ума.
Теку я вдоль по жизни, и мне все равно,
Сажусь на унитаз, валю в него дерьмо.
(Роман Сенчин, «Лед под ногами»)
Герои Сенчина не могут наслаждаться даже миром и покоем обывательского существования. Художественное пространство Сенчина совсем не походит на подмосковную Аркадию Олега Зайончковского. Наслаждаться прелестями «растительной» жизни можно, если уверен в завтрашнем дне, а такой уверенности его герои лишены. Благополучие здесь эфемерно, а чувство тревоги лишь ненадолго притупляется бесконечной чередой одинаковых дней. Подсознательный страх не покидает героев Сенчина. Их мучает ощущение ненадежности, зыбкости с трудом достигнутого благополучия. В любой день могут выселить из квартиры, выгнать с работы: «Вот скажут в понедельник: ты уволен, — и он погиб. Вместе с семьей. Ведь он ничего не умеет. Тридцать два года непонятности позади <…>. На работу, говорят, после тридцати пяти устроиться теперь почти невозможно. Три года осталось…»
Безысходность — третье ключевое понятие, характеризующее мир Сенчина, наряду с бессмысленностью и ненадежностью. Причем нынешний Сенчин смотрит на мир даже мрачнее Сенчина конца девяностых — начала нулевых. Интересно сравнить его давний уже «Нубук» с новым романом «Лед под ногами». Нубук — красивый, но непрочный материал, символ ненадежности, непрочности жизни в (северной) столице: «…весь город держался на чуде, держался каким-нибудь последним гвоздем, полусгнившей подпоркой, единственным, не до конца разъеденным влагой кирпичом». И в «Нубуке», и в «Льде» герой терпит поражение. Простая кольцевая композиция «Нубука» подчеркивает тщетность усилий героя: попытка вырваться из привычного круговорота, закрепиться в столице, «выйти в люди», прикоснуться к «красивой жизни» окончилась неудачей. Но Роман из «Нубука» молод, у него остается неопределенная надежда на хотя бы еще одну попытку. Само возвращение в деревню под Абаканом — в конце концов лишь отход по благоразумно не сожженному мосту, на «заранее подготовленные позиции». Ну не получилось в большом городе — не беда. Можно и дальше возделывать огород, колоть дрова, есть рыжики в сметане. Наконец, герой «Нубука» — не социальный тип, он не так узнаваем, как герой «Льда».
«Лед под ногами» драматичнее и безысходнее «Нубука». Сенчин как будто проигрывает здесь несколько возможных вариантов судьбы «маленького человека». Спокойно работать, делать карьеру, забыв о прошлом, — путь Дениса Чащина. Игорь, его друг и начальник, пытался обмануть то ли себя, то ли саму судьбу. Не получается. Хотел делать хороший журнал, а получился обыкновенный, коммерческий, не лучше других. Игорь это понимает, но что он может? «…Не так мы живем. Совсем не так. Вроде и возможности есть, и силы, а <…> ничего уже не хочется».
Роман Сенчин вырос в эпоху, когда литература уже перестала играть в русской культуре главную роль, важнейшим из искусств была тогда рок-музыка. Отсюда особое место рок-музыки в его прозе. Рок — воспоминание о какой-то другой, уже невозможной для его героев жизни. Упущенный шанс, точнее?— иллюзия того, что шанс когда-то был. Поэтому юность?— краткий период, когда герой Сенчина жил как будто небессмысленно,?— связана с миром рок-музыки. Юрьев собирает фонотеку, коллекционирует записи «Кино», «Зоопарка», «Аквариума». Денис Чащин и вовсе бывший рок-музыкант, некогда приехал в столицу, собирался завоевать Москву, изменить мир. Старый друг Дениса Димыч все еще пытается играть панк-рок, сочинять какие-то песни протеста, но в глазах окружающих он едва ли не клоун: мужику за тридцать, а он все еще ходит с ирокезом и носит подростковый «прикид», питается какой-то дрянью. Ничем он не лучше своего друга — московского яппи. Пожалуй, даже хуже: живет за чужой счет, судорожно хватается за возможность хоть как-то закрепиться в жизни: то собирается стать функционером «Патриотического союза молодежи», то дружит с «акаэмовцами». Чем он будет заниматься после того, как Денис выгонит его на улицу? Да тем же, что и Денис. Или устроится на работу в Москве, или вернется к родным рыжикам в сметане. Как повезет. Других путей здесь нет. Записные «нонконформисты» оказываются еще большими приспособленцами, чем честные яппи. Антигламурные Сергей и Маша гламурней самой Ксюши Собчак. Новое поколение «нонконформистов» еще безнадежней Димыча и Дениса.
Чем все кончится? А что, не ясно? С каждым годом тает надежда, нарастает отчаяние, экзистенциальный ужас. Кончится все не скоро и обычно. Типичная судьба типичного горожанина, жителя многоэтажки, предсказуема. Сам он, изо дня в день наблюдая судьбу своих предшественников и своих последователей, легко может составить прогноз. Вот в соседней квартире умирает старуха. Денис вспоминает, что еще несколько лет назад это была бодрая и неприятная особа: как-то заподозрила в нем террориста. И вот он заглядывает в квартиру?— там видны следы прежнего достатка, постепенно истаявшего, — помогает врачам погрузить в машину «Скорой помощи» тело, доживающее последние часы. Да, так и будет.
Это и есть фирменный «тихий ужас» Романа Сенчина. Бесперспективность, бессмысленность, безысходность.
Роман Сенчин «всего лишь («всего лишь!») описывает… симптоматику
