На экране возникает Пробышев. Он вещает:
— Хотя мы тут ни при чем, но могу сказать, что в любом случае мы исходим не из соображений необходимости, а из принципа целесообразности…
Программу вечерних новостей смотрит вся страна, и везде реагируют по-разному.
Людям посторонним это, конечно, совсем не интересно.
Хотя и они иногда высказывают мнение.
Вот где-то в глубинке сидят два соседа-приятеля, выпивают. Один уронил кружок колбасы под стол и, поднимая его, не расслышал:
— Кого убить хотят?
— Быстрова.
— А это кто?
— Черт его знает. Типа министр.
— Давно пора их всех поубивать. Грабят народ. Твое здоровье.
— Твое здоровье.
Выпили. Оба одновременно икнули. Рассмеялись этому приятному совпадению.
Или: лежит в деревенском доме бабушка ста с лишним лет, смотрит в телевизор, почти ничего уже не понимая, но непроизвольно бормочет:
— И примкнувший к ним…
— Чего ты там бормочешь? — кричит ее глухая восьмидесятилетняя дочка.
— Заплясали, загудели провода, мы такого не видали никогда, — отвечает мать.
Шестидесятилетняя внучка, тоже тугоухая, кричит им:
— Ничего не понимаете, старые!
— А ты чего поняла? — обижается дочь.
— Все!
— А что все-то?
Внучка молчит, не сознается. Вернее, не хочет признать, что она сама ничего не поняла.
Но то люди дальние, а каково близким?
Сейчас узнаем, каково близким.
Восемнадцатилетняя дочь Быстрова Настя, услышав новость, орет матери, которая на кухне:
— Мам, иди сюда, про папу говорят! Да быстрее!
— А что? — входит мать.
