Тибет…
— В Тибет? — зачем-то переспросил я и уронил пепел на джинсы.
— Да. А оттуда, если окажется возможным, в пустыню Такла-Макан и уже через Китай — назад в Россию…
— Да, — сказал я. — Это круто. — И снова надолго замолчал. Такла-Макан и оазис Тарима. Озеро Лоб-нор, колыбель цивилизации уйгуров.
О, мамма миа!
Слово “Тибет” произвело на меня магическое действие. Я немало поездил. И побывал, в общем, почти везде, где когда-то мечтал побывать. Был даже на Новой Земле и в Средней Азии — на Мангышлаке, в Бухаре и Самарканде… И вот Тибет — он всегда лежал в ряду этих географических вожделений. Но ключей к нему я не знал. Нужны ведь деньги на поездку, более-менее сносный английский, слоны там, или, на худой конец, ослы, или просто проводники-шерпы, с которыми я не умел разговаривать, а главное — я давно уже не представлял, как это можно надолго оторваться от постоянного источника доходов и пуститься в свободное странствие.
— Але, — позвал голос.
— Тибет… — сказал я. — А как же вы будете добывать деньги там, в Тибете?
Он объяснил, что по Интернету связался с двумя десятками изданий и будет писать им статьи…
Да-с. А когда я начинал работать, и даже спустя десять лет после этого, никакого Интернета еще и в помине не было. И значит, он хочет делать то, чем всю жизнь мечтал заниматься я…
— Степа, — сказал я. — Давай встретимся.
Мы встретились у Музея частных коллекций, где в это время выставлялась коллекция акварелей Волошина, собранная Михаилом Барышниковым. То был формальный повод: в собрании родооснователя, нашего общего прадеда Н. Н. Голованова, в свое время были две акварели Волошина, которые при разделении наследства между пятью детьми достались, соответственно, Зинаиде Николаевне, и пять по крайней мере этюдов поленовских, которые в результате перешли моему отцу, а от отца — к брату. И вот эти волошинские акварельки на этой выставке были.
Прадеду моему, Николаю Николаевичу Голованову, переводчику с семи европейских языков и книгоиздателю, обязан я слишком многим, чтобы не хранить с почтением память о нем. Библиотека в пять тысяч томов, им собранная, вскоре после революции была им отдана в Румянцевскую (ныне Российскую государственную) библиотеку, и с тех пор никто из Головановых не составил собрания книг более обширного и, смею даже думать, содержательного. И, уж конечно, по-человечески никто из потомков не был одарен более прадеда, поднявшего на ноги пятерых детей и при этом не отступившего ни на шаг от той творческой задачи, которая была ему предъявлена...
Я дошел до музея и приблизился к прозрачным дверям. Мне навстречу вышел… худенький кудрявый мальчик в красном свитере и джинсах, запиленных до дыр по моде двадцатилетних.
— Степа, — сказал он.
— Вася, — сказал я.
Внутри уже ждала нас его мама, Татьяна Александровна, с кучей фотографий и историй, которые, переплетаясь, образуют какую-то невероятную ткань, подобную ткани романов Маркеса, и все это разом обрушилось на меня и замелькало: север, юг, эвакуация в Усть-Каре, планеры, любови, разрывы, дети, бесконечные предки со своими странными и родными судьбами… Мой отец был прекрасным другом, но никогда не поддерживал отношения с родней — в этом была какая-то его особенность, — и потому я ничего не знал о существовании прочих Головановых, пусть и с другими фамилиями. И самое неожиданное было для меня изменение фокуса зрения на меня самого — как будто я внезапно оказался в другой системе координат.
— Как на Кирилла Николаевича (деда) похож! — едва увидев меня, вскричала Татьяна Александровна.
А я-то всегда полагал, что похож на свою маму…
Она показала мне фото семейного гнезда Головановых в Москве — мещанского строя дома в шаболовских переулках, вокруг которого и сфотографирована вся семья, в том числе и крошечный, двухлетний, наверно, мальчик — мой отец. А я никогда не знал об этом доме. Для меня обиталище Головановых в Москве начиналось в Лиховом переулке, в шикарно обставленных двух комнатах темной коммуналки, где жил дед, в доме с черным ходом, длиннющим коридором и прабабкой Анной Павловной, которая жила за шкафом в какой-то келейке….
Сколько раз за последние сто лет образ семьи менял свой облик и конфигурацию — отделение новых семей, рождения детей, разводы и разделы, безвозвратные утраты…
