происходящем в российском зодчестве. Как вы оцениваете его социальное содержание?
— Что касается моего восприятия российской столицы, то на меня гораздо большее впечатление произвели люди, нежели здания и общественные пространства. Обычно в моих путешествиях больше запоминается именно среда. Должен признаться, что в Москве по этой части многое еще предстоит сделать. Вы знаете, на что больше всего жалуются иностранцы в России? Их толкают в транспорте и на улице! Имеет это отношение к восприятию города? Наверное, имеет. Вообще я люблю мегаполисы, особенно те, в которых огромный масштаб и мощная энергетика легко уживаются с уютом, удобной планировкой, налаженной работой транспорта и даже некоторой провинциальностью в таких проявлениях, как улыбчивость или желание оказать помощь постороннему человеку. Поэтому мне нравятся Нью-Йорк и Лондон, где можно жить на самых разных уровнях и с разной степенью интенсивности. Из тех мест, где я бывал, Москва больше напоминает Пекин и Нью-Дели. Она экзотична и излишне суетлива. Что же касается архитектуры, то наиболее точное определение ей дал уже упомянутый вами Григорий Ревзин: “Это мир чистой архитектурной сказки, которая рассказывает не про то, как должно быть, а как быть не может, но очень хочется. Потому что так красиво, так легко, так празднично!” Он сказал эти слова о “Помпейском доме” архитектора Михаила Белова в Филипповском переулке, но я бы охарактеризовал ими большую часть новой Москвы.
— Могли бы вы сказать, какие социальные достижения американского опыта были бы полезны российскому градостроительству?
— В Америке очень гуманно относятся к инвалидам. В мегаполисах добиться этого нелегко, но хотелось бы к этому стремиться. Я вспоминаю, как при переходе через Садовое кольцо на светофоре включился секундомер. За 45 секунд нужно было перебежать дорогу размером с футбольное поле! Неудивительно, что в городе не видно инвалидов. В Америке и в Европе существует множество форм социального жилья. В Москве же в основном строится жилье для элиты. Причем, по свидетельству местных критиков, подобные квартиры далеко не все заселены. Они строятся для вложения денег. В результате таких безответственных действий разбазариваются дорогостоящие ресурсы, которые могли бы пойти на другие нужды. Все это происходит на фоне острой нехватки социального жилья. В прошлом году я немало поездил по Лондону.
Я был приятно удивлен высоким качеством общественных пространств в городе. Мне очень понравился акцент городских властей на строительство квартир с садовыми участками и террасами — крошечными, но уютными. В Америке чрезмерное внимание уделяется обустройству частного пространства — большой собственный дом, собственный сад, собственный бассейн, собственный парк автомобилей... Безусловно, нужно искать новую, более экономичную и компактную модель развития. Природные ресурсы не бесконечны, и если в один прекрасный день треть населения Китая и Индии захочет жить по- американски, то все мировые ресурсы закончатся к вечеру того же дня. Нам нужны новые модели жизни в современном обществе, и создавать такие модели нужно совместно. Поэтому огромное значение имеет обмен международным опытом на базе практического планирования, строительства и, что очень важно, в работе систем образования. Россия представляет собой довольно замкнутую страну. А еще хотелось бы пожелать россиянам шире осваивать конкурсное проектирование, создавать новые формы общественного пространства, честнее относиться к собственной истории, бережно сохранять исторические памятники, гордиться таким всемирным наследием, как русское барокко, конструктивизм, сталинский ампир и советский модернизм, но при этом идти вперед и создавать новую эмоциональную архитектуру. Все чаще в американской и мировой прессе звучит имя урбанистки и активистки Джейн Джекобс (Jane Jacobs, 1916?— 2006), автора книги “Смерть и жизнь великих американских городов” (1961), сыгравшей колоссальную роль в возникновении движений по спасению исторических центров городов по всему миру. На фоне интенсивного строительства в таких странах, как Китай и Россия, уничтожаются целые исторические пласты. Все мы несем за это социальную ответственность.
Наступил кризис. Губернатор штата Нью-Йорк, стремясь залатать 15-миллиардную дыру в очередном бюджете, предлагает увеличить налоги и поднять цены на 137 видов товаров и услуг. Знающие люди говорят, что средней семье с двумя детьми это обойдется в 3875 долларов в год. Пока неизвестно, что скажет на это штатная легислатура. Как оно водится с древних времен, первой жертвой кризиса стало строительство. Замораживаются проекты, и архитекторы теряют работу. И тут и там — по обе стороны океана. Россия не исключение. Кризис коснулся всех слоев общества. Поутихли торжества, скромнее стали презентации, поблекли гламурные издания. Обсуждаются разные сценарии бедствия. Никто не знает, сколь долго оно продлится. Хочется верить оптимистичным вариантам.
А что, если все это кончится завтра? Станет ли случившаяся встряска поводом к становлению иного жизненного уклада, в котором восторжествует достойная умеренность? Или вновь, как это сказано во втором эпиграфе, элита общества устремится “к материальным благам” столь же “поспешным и отвратительным” образом, напрочь забыв о простом человеке? И быть может, тогда случится такое, что московские события октября 93-го года покажутся мелочью? Одно я знаю точно: все ступени социального прогресса лежат на пути от культа личности к культу каждой личности.
