Станислав Львовски й. Camera Rostrum . Стихотворения и переводы.
М., «Новое литературное обозрение», 2008, 168 стр.
Camera Rostrum — это движущееся по рельсам приспособление для студийной съемки на разной высоте. И новая книга стихов и переводов Станислава Львовского, при чтении которой хочется приговаривать: «Вот такое вот кино». Это понятно — стихи разбиты на три блока: «XXth Century Fox», «Movies are better than ever» и «Fox On» — все три названия отсылают к разным эпохам в истории американского кино и телевидения.
В современной поэзии «установка на изобразительное» (Михаил Айзенберг), апелляция к визуальности, клиповый монтаж стали одним из самых актуальных приемов. Что неудивительно: кинематограф и тем более телевидение или Интернет не просто потеснили другие источники информации, но во многом определяют мироощущение нашего современника. Речь, конечно, не о попытках приблизить поэтический текст к изображению, как это делается, скажем, в визуальной поэзии. Поэзия остается искусством прежде всего вербальным, воздействует через вторую сигнальную систему и так или иначе конвертирует зрительный ряд в слово. Говоря об «установке на изобразительное», мы имеем здесь в виду не столько зрительную яркость тех или иных словесных образов, сколько обращение к современным технологиям визуального. Тексты Львовского хочется охарактеризовать именно как «киношные», потому что стихотворение приобретает черты сценария, а точнее — рассказа о съемках, апеллирует к символам визуальности, но не к ней самой. Сцены из будущего фильма перемежаются с повседневностью съемочной группы: истеричные актрисы, геи-гримеры, полубезумные режиссеры — словом, люди как они есть: « сквозь короткие волны падает снег марика р ё кк по ё т »
О чем бы ни пела Марика Рёкк в фильме «Die Frau meiner Tra#ume» (в русском прокате — «Девушка моей мечты») , мне неизбежно будет слышаться теперь: «потом она выходила к отливу. все следы / которые он оставил на ней оставались на ней / потому что в доме у моря ничего не исчезает». Впрочем, текст песни «In der Nacht ist der Mensch nicht gern’ alleine» («Человеку трудно ночью оставаться одному» ) тоже о любви и одиночестве, если предположить, что все так просто. Но «так просто» у Львовского не бывает. Помимо «любви и одиночества» в его текстах присутствуют и другие силы.
В первую очередь, конечно, история. Тексты Львовского, и это очень важно, заведомо предполагают существование внутри исторического процесса. Осознание себя и общества в контексте истории может показаться обязательным признаком хороших стихов, но это не так. Мы знаем немало замечательных текстов, построенных на моментальном, синхроническом срезе (строго говоря, так построена почти вся любовная лирика), но для Львовского первостепенной задачей будет именно поиск самого себя во времени, диахронически: часть текстов построена на прямой сравнительной характеристике «сейчас» и «тогда», часть текстов такую характеристику по меньшей мере подразумевает: «жалко, я не застал / его золотую эпоху / когда дети / не обижали друг друга», «хорошо что есть / SMS / можно посреди / переполненной / гудящей смоленки / (весь город стоит / третий час) / спросить / как ты там? / ответить / и я тебя / а лет десять назад / это занимало / целую жизнь». Впрочем, сравнение эпох, состояний не направлено на «вынесение приговора», это скорее попытка автора понять, осмыслить общество, в котором он живет.
И все же общество и государство у Львовского крайне редко становятся непосредственно темой повествования — только декорациями, которые тем не менее обуславливают специфику человеческих отношений: «его наладонник / твоему: / не переживай / вс ё получится / рано темнеет / потому что осень / ты же вот узна ё шь / мой почерк / а я — твой / мне кажется / для таких как мы / это уже очень много».
