предназначено. Сквозь голос всезнающего рассказчика, как бы от третьего лица, слышится и голос поднимающейся над ходом своей жизни героини: “плакать страшно и поздно, мама уже обо всем договорилась, небеса дали согласие”; “играют нами, как глиняными фигурками, даже не боги, а чья-то сварливая рука рангом пониже”.
Вместе с детством ушла не боль от предательства матери, переместившаяся “в графу всего незаживающего”, а степень важности ее приезда, сменившись традиционными девичьими мечтами “и ей встречается... ну и дальше”. Обещания наставницы: “Мы с тобой сделаем весь мир!” — меркнут перед желанием “банальной свадьбы”, после которой “бездомный котенок обрел бы место на коврике у горячего камина”. Растущая слава и “цветы, букеты, своей дышащей гармонией смягчающие нестыковки быта” — ничто в сравнении с желанием “цвести в чьем-то саду, самой быть кремовой розой, только не срезанной, а впитывающей вечные земные соки любви”. Но и это желание уже не безусловно, как былое стремление соединиться с матерью; от партнера требуется понимание ее труда, того, что “если такое потное и мучительное признать фикцией, то, выходит, жизнь коту под хвост”.
Однако под наслоением этих желаний ощущается более глубокая правда: героине “на руку пунктирная идиллия, а не семейная константа”, желание иметь семью сочетается с нежеланием отдать на нее хоть сколько-нибудь сил и времени. Здесь Симонова верна себе: наряду с судьбой главной героини описаны судьбы нескольких мужчин и женщин с уже более четко, чем в первой книге, прорисованной картиной того, что обретение семьи, дома, достатка может завести в тупик и что во многом права наставница героини: “Любовь, романы, брак — все это необходимые, но недостаточные для полноты жизни ритуалы, и вообще дело десятое”.
Особенно иллюстративно здесь смотрится история Сашки — подруги-няньки- домоправительницы главной героини, на несколько лет обретшей подобие семьи и своего дома в ее квартире. Возвращение Сашки к “своему” мужчине — своеобразное изгнание из рая, конец полноты существования, обретенной в приобщении к жизни великой балерины. Возможно, это даже трагичнее, чем упомянутая вскользь судьба жены алкаша, которая ничего не имела и не теряла, а “просто шла на поводу у безнадеги и „мужского безрыбья””. А главная героиня, уже не помышляющая о браке, продолжает “быть умницей” и “стараться до слез”, чтобы явилась “не мама уже, конечно, просто нечто сногсшибательное”.
В конце концов, не прилагая для этого особых усилий, “Беспомощная и Великая” героиня Симоновой получает и семью, и дом, и достаток — в соответствующем ее ситуации виде. Театр обеспечил ее собственным жильем. Там постоянно кто-то живет и даже испытывает к ней привязанность. Как бы сама собой решается и проблема достатка. Однако за этими формальными вехами сюжета проглядывается то, что делает все это поверхностно-неважным, — то самое “потное и мучительное”, которое, если “признать” его “фикцией”, отправляет “жизнь коту под хвост”. Кажется, что имеет место подтверждение максимы: “личность обречена на одиночество”. Однако роман обрывается на таинственно поданной встрече со ставшим “легендой” бывшим партнером, и вопрос о справедливости этого тезиса остается открытым.
В противовес первым двум героем третьей книги Симоновой является представитель сильного пола. А эпиграфами к главам романа стоят изречения его отца. Однако в основе сюжета лежит желание героя исполнить волю рано умершей матери — чтобы у ее сына был счастливый брак. Личность матери, парикмахерши с “легкой рукой”, бывшей “карательной и волевой составляющей семьи”, нависает над всем ходом повествования, сменяясь более мягким, но существенным воздействием ее сестры, взявшей под опеку осиротевших свояка и племянника. Вообще, “волевая составляющая” в романе явно на стороне женщин: именно они, как правило, обладают жильем, устойчивым заработком, выбирают и по своей воле меняют брачных партнеров и являются указующей и направляющей силой. Таким образом во втором романе также сохраняется привычная для Симоновой ситуация, при которой, как сказано еще в “Узких вратах”, “мужчины условны” и имеет место “неравновесие инь и ян”.
Перед читателем проходит ряд историй союза между мужчиной и женщиной?— в той или иной форме, — сопровождаемых теоретическими рассуждениями, поскольку герой романа замыслил написать “научный труд” под названием “Инстинкт и необходимость”, начинающийся словами “Семья умерла” и призванный “очистить мозги от иллюзий” и “изменить подход к институту брака”. Более того, он пытается освоить профессию консультанта “по межличностным контактам”, поскольку каждый “человек беззащитен против стихии семейного насилия”. Несмотря на устойчивость союза родителей, они “личным примером убедили его, что брак — емкая тема для анекдотов, и это единственное, что его оправдывает”, а окружающая жизнь дает этому все множащиеся подтверждения.
Круговерть историй в романе во многом отсылает к первой книге, с тем существенным отличием, что в благо семейного союза фактически уже никто не верит. Женщины привыкают видеть опору исключительно в самих себе, ища “своего” мужчину как бы по инерции природы. Как с горечью констатирует одна из них: “А знаешь, когда брак можно считать удачным? Когда один из двоих признал себя помойной кошкой. Согласись, что тебя подобрали в грязи, что ты сдох бы, если б не судьбоносная встреча... и семейное счастье у тебя в кармане. Какие там общие ценности, паритетные основы, согласие по части взглядов <...>”. Характерно, что женщина упоминает “паритетные основы”, то есть уже модифицированную, по сравнению с традиционной, форму брака.
Мужчины смотрят на брак как на сделку, ища в основном удобств для себя и не ожидая от него никаких сверхценностей. Как говорит один из них: “Те, у кого все сложилось, — это рекламная кампания от Господа Бога. <...> Высшим силам нужно, чтобы человеческая масса вот так билась и не закисала <...>. Весь духовный рост основан на безнадежных усилиях”. Иными словами, устойчивый союз — тупик для развития личности.
Слово “свинг”, давшее название книге, означает быстрый переход от одной ноты к другой, а в переносе на обсуждаемую тему — быстрый переход от одного партнера к другому. В настоящее время возникло целое движение, когда устойчивые пары постоянно меняют партнеров и считают эту форму сексуальной жизни семьей будущего. В романе действительно имеют место и эти ситуации. Но все-таки вопрос об устойчивости отношений и ценности семьи остается открытым. Свингование в романе — мало поддающееся объяснению передвижение партнеров, находящихся скорее в некоем поиске. Каждый в отдельности ищет возможную для хотя бы относительно постоянного союза пару, а все вместе это производит впечатление кажущегося хаотическим движения, законы которого еще надо понять.
Этим и занимается герой романа, по природе своей склонный к крайней позиции: небезосновательно боясь “неминуемых семейных трагедий”, он предпочитает “безопасное
