И там, где горизонт заведомо неведом,
я вынырну на свет и оглянусь на смерть.
* *
*
Как кинолента, порвана судьба —
какие-то ошметки на экране,
а слышимость невнятна и слаба,
скрежещут, заикаются слова
и обнажают плоскости и грани.
Все можно склеить — снова прокрутить
и вид пригожий, и пейзаж прекрасный
и дальше потянуть живую нить,
и только слов уже не возвратить,
тех самых слов, где клей прошел по гласной.
Эдин Евгений Анатольевич родился в 1981 г. в г. Ачинске Красноярского края, окончил Красноярский университет, работает радиожурналистом. Печатался в журналах “Октябрь”, “День и ночь” и др. Живет в Красноярске. В “Новом мире” публикуется впервые.
Люди из окна казались игрушечными, просто оловянными солдатиками.
Их можно было сшибать щелбанами.
Заведя указательный палец за большой, чувствуя предщелбанную упругость между, Романчук прикинул — кого бы... Архив на отшибе, мимо почти не ходят. Пылающий облаками вечер, холмы, на холмах вдалеке одно-двухэтажные домики — частное общество. Если кого и собьешь, свидетелей нет.
А свидетель — щелбан.
Романчук раздумчиво приблизил колечко из сомкнутых пальцев к глазу. Пальцы раздались, прозрачно раздвоившись; двое пешеходов-солдатиков уменьшились вместе с двором и уходящей в холмы дорогой до бесконечно малой величины. Теперь их можно было сдуть.
Романчук не мизантроп. Ему скучно. Ему везде ухитряется быть скучно. Это дар. Так медленно тянется время...
— Ну как тебе, Дима? — спросила сегодня директор, Татьяна Без Отчества. Отчество ее старит, и она не берет его на работу; без него ей легче, моложе. — Как тебе вообще? Ну, кроме Копейцева? Не обращай внимания на Копейцева, девчонки вон не обращают.
— Хорошо, Татьян. Тут у вас все так надежно, на века, — сказал Романчук, улыбаясь устало. За улыбку его почему-то любили женщины.?— И Копейцев тоже.
Шесть без двух. Шесть без одной.
Романчук торопливо запер кабинет, сдал на вахту потемневший ключ, охранник вытолкнул из-за
