скрипучими своими сапогами, с которыми он борется. Словом, есть трагифарсовые решения. Для меня четырех-, трех- и двухчасовые варианты фильма — это замечательный профессиональный опыт, результат которого, скорее всего, никто никогда не увидит. Как не покажу я никому и спектакль, который снимался на видеопленку во время проб с актерами: без всяких декораций, закрывшись от всех, мы снимали версии персонажей. Это был интимный процесс погружения в материал, своеобразная лаборатория, которой не хочется делиться”.
От объяснительной к рассказу. Александр Карасев: “На войну тянет”. Беседу вел Михаил Бойко. — “НГ Ex libris”, 2009, № 7, 26 февраля.
Говорит Александр Карасев: “Я сразу столкнулся с тем, что читатели не понимают значения многих слов. Скажем, девушка не знает, что такое развод в армии, представляет себе бракоразводный процесс и не понимает, о чем речь. Это было необходимостью.
А потом стало своеобразным хобби. Позже я стал стараться больше задействовать общеупотребимый словарь. Писать вместо „берцы” — „ботинки”. Но не всегда это возможно”.
“Я имею такой тип энергетики, который мне позволяет максимально вложиться в текст на коротком отрезке времени. Одним мощным ударом. Это еще называют „коротким дыханием”. Поэтому оптимальным для меня является жанр рассказа. Чтобы мне написать роман, нужно измениться, чтобы изменился тип энергетики. Возможно, это произойдет с возрастом или как-то еще, а вероятно, не произойдет. <...> Я фактически сам не выбирал жанр. Если я начну писать повесть, все равно выйдет рассказ, причем я всегда этому рад, потому что хороший рассказ всегда лучше повести, которая скучна, растянута”.
См. также: Игорь Савельев, “Ты не генерал, и слава богу” — “Новый мир”, 2009, № 3.
Марина Палей. Каталог знаменитых симулякров
russ.ru/ural>.
“Вполне могу представить оторопь и раздражение по поводу „Брендa” у слабо ориентированных в современном контексте. Эти скромные дегустаторы литературы, конечно, посчитают, что Олег Сивун (в дальнейшем О. С., или Автор) преподнес им буквально сатанинское яство, притом с единоличным правом на копирайт. Между тем, существуя в пределах приватизированного одиночества, любой автор нерасторжимо связан густой капиллярной сетью с
“Итак, „Бренд” буквально „нафарширован” упомянутыми знаковыми ориентирами — в этом его шарм, кураж, блеск (безоговорочные не для всех) — и, разумеется, стиль — соответствующий художественной задаче. Конечно, „Бренд” необходимо рассматривать в контексте современной, в частности постмодернистской, литературы, включая зарубежную. Не только потому, что таковой должна быть методология добросовестного критика, но также и потому, что на это — притом эксплицитно! — указывают специфические приемы самого Автора”.
“Эта моя интродукция к тому, что не могу я написать сейчас о „Бренде” столько, сколько хотела. И потому еще эта невозможность, мягко говоря, досадна, что заслуживает „Бренд” более подробного, более въедливого и одновременно более широкого исследования. Больно уж репрезентативен. Это с одной стороны. И, несомненно, феноменален (в первом словарном значении слова „феномен”) — с другой. Этот текст создал значительный прецедент в истории русской литературы”.
Борис Парамонов. Наедине с великаншей. Сартр в русском контексте. — “Иностранная литература”, 2009, № 1 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
“Есть книга американца Артура Менделла „Бакунин: корни апокалипсиса”: анархист Бакунин, говорит автор, отнюдь не был апостолом свободы, его анархизм — это невротическая черта человека, боящегося ответственности и не способного к какому-либо позитивному жизненному усилию; радикальные слова и нежелание отвечать за последствия своей риторики — конститутивная черта всех интеллигентов, западных включая, настаивает американец. Получается, что „дьявол”, „умный дух небытия” — всего- навсего интеллигентный невротик, в „диаболическом” открывается „человеческое, слишком человеческое”. Нужна очень большая историческая культура (которой и в Германии не было, не говоря о России), чтобы бакунинские поджоги оказались только игрой, и преимущественно „детской”. „Молотов-коктейль” — это не серьезно, это не Сталин. Май 1968-го во Франции по истечении времени оказался фильмом Бертолуччи „Сновидцы”. Приехали родители и выписали чек деткам, насосавшимся веселящего газа: настоящий конец Великой революции. Но не в детках-наркоманах этот результат, исход, точка над i, а у Бертолуччи: то, что было реальным террором („ужасом”), превратилось в игру, в „поэзии блуждающие сны”. Это и есть культура: Бертолуччи как ответ Робеспьеру, Томас Манн — Гитлеру (или Ницше?). Кому же отвечает Сорокин — действительно Достоевскому?”
Псалтирь русского философа. Владимир Варава о литературоцентризме отечественной мысли. Беседовал Алексей Нилогов. — “НГ
