Редкое и по выбору участников беседы, и по охвату тем интервью.
“— Кто первым начал не любить вторых — мы русских или они нас?
— Одновременно <…>”
Борис Пушкарев. Несостоявшаяся Россия. — “Посев”, 2008, № 12.
Рецензия на книгу Ивана Грибкова и Бронислава Каминского “Хозяин брянских лесов” (“Московский писатель”, 2008) — о т. н. “Локотской республике” — попытке самоуправления под немцами. Поразительные факты и цифры.
Дина Сабитова. Карлсон как пройденный этап. — “Что читать”, 2009, № 1.
Отличная статья о том, какие именно книги следует читать вслух младшим дошкольникам. Оказывается, многие мамы, стесняясь “малышовости”, отнимают у них именно то, что им нужно, и “перескакивают” сразу через пять ступенек, то есть через пять лет, перекармливают более “взрослой” литературой.
Тут же и представление составленной М. Ясновым детской стихотворной антологии “Я иду в школу” (СПб., 2009) с элегантной цитатой из стихов Н. Хрущевой:
Словно облака клочок —
Одуванчик,
Увидал его жучок:
“О! Диванчик!”
Александр Ткаченко. Ошибка Сальери, или О том, как рождается зависть и как с ней бороться. — “Фома”, 2009, № 3.
“Завидовать можно лишь тем, кого не любишь, к кому испытываешь пусть легкую, но все же неприязнь. А там, где есть любовь или хотя бы стремление к ней, зависти уже нет места”. На сайте “Фомы” этой статьи одного из лучших авторов журнала почему-то нет, а жаль.
Елена Фанайлова. [Говорят лауреаты “Знамени”.] — “Знамя”, 2009, № 3.
Наградили Е. Ф., в частности, за нашумевший “Балтийский дневник”.
“Я полагаю, что опыт Некрасова, как и опыт Маяковского с его открытым социальным и политическим языком (но вне идеологической ангажированности), становится актуальным для России двухтысячных с ее необуржуазным и одновременно посттоталитарным опытом. Этот опыт слишком серьезен, чтобы им пренебречь, сделать вид, что мы до сих пор существуем либо в мире либеральных и хаотических надежд девяностых, не оправдавших себя на нашей родине, либо в неоглобальном мире, либо в мире классической Европы, которой, как нам ни грустно, больше не существует, либо в универсальном азиатском мире, который тоже есть русская интеллектуальная утопия. Русским хорошо бы разобраться и со своими травмами последнего двадцатилетия, и со своим трагическим прошлым по крайней мере последнего столетия, и со своим антигуманным антирелигиозным постреволюционным опытом (нынешнее неоправославие мало что меняет в этой картине, скорее, ее путает)”.
Не правда ли, чем-то похоже на Генри Киссинджера? Вот только чем бы еще помочь этим
“Для этой рефлексии можно и должно, как мне кажется, пользоваться очень простым и доступным языком, чем проще, тем лучше, примерно еще как зонги Бертольта Брехта <...> Фашизация европейского мира с начала двухтысячных не является секретом для европейских интеллектуалов и богемы. Фашизация русского мира до сих пор табу в широких русских артистических кругах. И это, полагаю, одна из причин того, почему поэтический цикл под названием „Балтийский дневник”, довольно простым языком рассказывающий о реальной встрече автора в аэропорту и в самолете с русскими фашистами (аналогичный случай по прочтении цикла рассказывала мне уважаемый автор старшего поколения, кинодраматург Наталья Рязанцева), а затем — с семьей маленького русского мента, употребляющего вполне фашистские методы в своей ежедневной работе, стал причиной истерических реакций в отношении автора и опубликовавшего его журнала „Знамя” в русском Интернете. У нас нет фашизма в его ежедневных бытовых проявлениях, как не было секса в Советском Союзе. Оставим в стороне нервические общественные реакции, русские фашисты реагируют на любое упоминание слова на букву Ф в Сети. Реакции литературного истеблишмента, литконсенсуса, не менее нервические, состоят, на мой взгляд, в неготовности признать новую реальность, которая не имеет отношения к удобной, сложившейся в уникальном постсоветском и постевропейском пространстве России модели литературы. Для меня лично возникает вопрос, который восходит к проблематике, волновавшей Дмитрия Александровича Пригова: поэт — лирическая трепетная лира, воспевающая аутические переживания персонажа (я бы сказала еще жестче: богемное ничтожество), или современный интеллектуал, конкурирующий с серьезными медиа и способный сформулировать и серьезные задачи человека в его индивидуальном переживании мира, и проблемы общества? Нравится нам это или нет, проблематика второй половины девятнадцатого века опять оказывается актуальной.
