К сожалению, как раз в педагогическом плане у нас наблюдается избыток доверчивости к Америке (как в других планах — избыток недоверчивости). Не следует повторять ошибки нашей дореволюционной интеллигенции только потому, что они теперь воспроизводятся под иными, на первый взгляд более благосклонными, небесами. Лучше помнить, что в наследии, ею оставленном, есть не только ошибки, но и прозрения, за которыми — будущее; при условии, конечно, что еще будет восходящее движение (что отнюдь не гарантировано). И «служение идее» рано отписывать в исторический архив; все зависит от того, какова идея. «На все времена» остается актуальным сказанное великим русским педагогом Ушинским: «Служи идее христианства, идее истины и добра, идее цивилизации, идее государства и народа, хотя бы это стоило тебе величайших усилий и пожертвований, хотя бы это навлекло на тебя несчастье, бедность и позор, хотя бы это стоило тебе самой жизни» [25] .Здесь ничего ни убавить и ни прибавить.
Сегодня, как и в позапрошлом веке, эти слова — vivos vocant, «зовут живых».
Про кельтушку и кельтятину
Анна Мурадова — кельтолог, специалист по бретонскому языку. Работает в Институте языкознания РАН; пишет популярные книги и статьи, переводит с нескольких языков, а также много лет сотрудничает с фолк-музыкантами, играющими кельтскую музыку. Живет в Москве.
Все началось у кого-то в конце 80-х, у кого-то — в ранние 90-е. Не важно, кто и когда первым «открыл» для себя кельтов. С одной стороны, хиппи и музыканты, путешествующие автостопом, завозили в Москву, Питер и другие город диски Chieftains , Clannad или Алана Стивела, с другой стороны, «продвинутая» молодежь МГУ открывала для себя кельтские языки и литературу кельтских народов. Где-то эти две тусовки смыкались или скорее плавно перетекали одна в другую, и в результате кто-то пробовал спеть и сыграть то, что слушал взахлеб. Кто-то пытался понять, о чем поется в кельтских песнях, а кто-то не утруждал себя и придумывал свои слова.
Но до середины 90-х кельты оставались экзотикой, знакомство с которой было еще не модным, но уже достойным того, чтобы при случае быть упомянутым. Эдакий признак эстетствующего интеллектуала. Группы, играющие кельтскую музыку, выступали в немногочисленных ирландских барах и малоизвестных клубах, собирали всякий раз одних и тех же поклонников (как правило — друзей самих музыкантов), которые худо-бедно пытались изображать некое подобие ирландских народных танцев. И вполне вероятно, кельтская музыка так и осталась бы увлечением кучки фолк-чудаков, если бы не… Если бы не что, собственно?
И почему в какой-то момент кельты вдруг стали у всех на слуху? Как так получилось, что парад имени cвятого Патрика на Новом Арбате проводится с большей пышностью и при большем скоплении народа, чем аналогичное действо в самой Ирландии? Почему слушать кельтскую музыку стало чем-то абсолютно естественным для любого мало-мальски культурного человека студенческого (и не только) возраста? И как так получилось, что приезжающие в Россию жители Ирландии, Шотландии, Бретани и Уэльса недоумевают: откуда в России столько кельтухи и кельтятины? Почему у нас поются песни на ирландском и бретонском языках? Почему в одной только Москве несколько школ ирландского танца вполне высокого уровня? И почему интерес к кельтской культуре в России намного больше, чем на самих кельтских окраинах Европы?
Для того чтобы ответить на эти вопросы, мысленно перенесемся на десяток лет назад или чуть более того. Именно тогда кельтская музыка вышла из ирландских пивных типа «РозиО’Гредис» и маленьких, тогда еще мало кому известных клубов на сцену ЦДХ. Группы Puck-n-Piper , Telenn Gwad , чуть позже — Slua Si и легендарная Si Mhor вдохновили юношей и девушек не только на то, чтобы довести до белого каления представителей администрации ЦДХ скаканием в проходах между рядами под патриотические и любовные песни кельтов (вопиющее нарушение пожарной безопасности!), но и на попытки понять загадочную кельтскую душу и даже выучить такие мудреные языки, как ирландский, валлийский или бретонский. Именно тогда и родилась молодежная субкультура, представителей которой называют «кельтанутыми».
Кельты ассоциировались у многих с безбашенной романтикой, пьяным угаром дублинских пабов, раздумчивыми прогулками по вересковым пустошам, непонятными переживаниями героев древнеирландского эпоса. И возможно, еще много с чем другим. И музыка и культура кельтов притягательны в силу удивительной сбалансированности почти несовместимых ингредиентов — экзотики и понятности, далекого и близкого.
О том, что «кельтская душа» и «русская душа» — это практически синонимы, наверное, не говорил только ленивый: и ирландцы и русские эдакие рубахи-парни, любящие и выпить и подраться (и тут
