— Я уже говорил, что наша религия — чистый разум… — Кардымов пролил чай из чайника на скатерть, засмеялся. — Прошу прощения!
А действительно, чудесный чай. И снимает жажду. Я такого не пил еще… Я что хочу сказать. При грамотном подходе перестанет бедствовать и ваш народ. Я слышал, что здесь прародина пшеницы и что почвы у вас уникальные. Так что Афганистан может превратиться в мировую житницу. Тем более что недра страны еще толком не изучены, но то, что есть алмазы, нефть, золото, газ, — это факт. — Кардымов примолк, услышав донесшееся из-за окна мелодичное пение птицы.
Он огляделся.
Еще час назад он ничего не знал о существовании этого Гура, а неделю назад вообще был на другой планете, в Ярославле, куда его отпустили после ташкентской подготовки попрощаться с семьей, и он сидел в большой комнате в кресле с Сашкой на коленях, игравшим с пластмассовым паровозом, в углу работал телевизор, за просторным окном шумела улица, где-то строители забивали сваи, звенел трамвай, Люда в десятый раз открывала духовку на кухне, чтобы проверить, не подгорел ли пирог, в холодильнике настаивалась водка, где-то на подходе был лучший друг Ваня Дикманов, сын заставлял Кардымова имитировать паровозный гудок.
— И-и-и что же ты замолчал? — спросил Гур.
Кардымов встряхнулся, взглянул на него исподлобья:
— Кто-то сравнивал вашу страну с садом. Ну, я видел ее сверху… и сказал бы, что скорее это сад возможностей. Я имею в виду потенциал. Сад восходящих чисел. Только нужно правильно решать.
За окном снова запела птица. Окно почему-то показалось Кардымову меньше, чем прежде, и дальше, словно стены раздвинулись. И стекла его блистали необыкновенной синевой. Кардымов чувствовал, что с ним что-то происходит — хорошее. Вопреки всем опасениям.
Гур улыбнулся.
— И-и-и почему потенциал? — переспросил он. — У меня в крепости есть настоящий сад.
— Да? А мне казалось, тут только вытоптанная земля да коридоры, — признался Кардымов, стараясь сосредоточиться на чем-то… А это ускользало, словно какой-то предмет в потоке. Кардымов успевал заметить его боковым зрением, переводил глаза — нету. Что-то все время проскальзывало в воздухе. Хм, забавно. Как будто здесь был кто-то еще, пролетал этакой птицей.
— Нет, — сказал Справедливый Гур, — его еще не успели оросить небесные садовники фосфором, серой, порохом. По рекомендации мушавера. Ты в наших краях первый мушавер.
— Понимаю, — сказал Кардымов. — Но… разве мушавер причина ваших несчастий? Даже если он дает плохие советы?
Кардымов решил не петлять, а сразу двигаться к истине.
— И-и-и что я тебе могу на это сказать, мушавер? — спросил Справедливый Гур, белея зубами в каменноугольной бороде. — Причины, конечно, глубже. Да, глубже. О них можно спорить… Но тут мне пришел на ум один случай с блаженным муллой. Вот послушай, мушавер! — воскликнул он, наставляя на него палец с перстнем. — Шах взял его на медвежью охоту. И когда блаженный мулла вернулся в свой кишлак, его спросили: как прошла охота, бобо? Мулла ответил, что прекрасно: ни одного медведя он не увидел.
Справедливый Гур выжидательно умолк, глядя на Кардымова издалека. Ну что ж, Кардымов и не собирался увязать в дискуссиях. Намек он понял.
— Я не политик, — сказал он. — Не теоретик. А практик. Все, что касается сейсмоустойчивости, марок бетона, планировки, — это ко мне.
А вопросы мировоззренческие… — Кардымов сделал неопределенный жест рукой, невольно обратив внимание, что рука стала тоньше и как будто длиннее. Хм. Возможно, адаптационные фортели организма. «Таков мой организм». «Мой». «Организм». «Организм». Что это такое? В сущности? Набор каких-то емкостей, сосудов. Управляемых сверху Серым Веществом. И он, этот «организм», прибыл зачем-то сюда, переместился, подчиняясь приказам. Значит, в этом был смысл. Увидеть небо, цвета сервиза Фильченко. Выпить чаю. — Но мне кажется, — не удержался он от обобщений, — что уважаемый озвучивает частное мнение.
Справедливый Гур кивнул:
— Да. Ведь здесь частные владения.
— Но, кроме этой крепости, есть хотя бы вилайет, — напомнил Кардымов.
— И власть в нем принадлежит мне, — спокойно заметил Гур.
