Матерщинница, поздняя мать, за кавказца замуж.
Получился солнечный зайчик. Скачет, как мячик. Да уж!
Доходная торговка в теле.
Да, кто она в самом деле?
А она — разговорились — вдова чернобыльца, почернелая, как омела.
Пара выкидышей. Наконец сумела.
Этого мужа не зазовут повесткой, не сбросят в реактор. После работы
Он приходит целым, играет в нарды с сыном, учит его давать сдачу
На вопрос: “Ну, и кто ты?” —
И твердить себе: “Не заплачу”.
И ведь не плачет. Всё у них по-бакински. Режим и блюда.
А ей и не надо блуда.
Москвичка в десятом колене, она трясется над этим смуглявым чадом,
Над невозможным чудом, почти еще непочатым!
Над улыбчивым этим галчонком, лечит его глаза, и вот отит, опрелость…
— Ну, скажи на милость, что ему дома-то не сиделось? —
Бабоньки охают про чернобыльца. — Да чего ж не сбёг-то?
— Ну, а Бог-то? —
Отвечает она вопросом, потом материт страну такую-сякую. —
Нет, я и сама предлагала ему отмазаться, не лезть под раздачу. —
И она начинает злиться: — Уперся — и ни в какую!
Долг перед родиной! Долг перед родиной! Не могу иначе!
* *
*
Месяц смертей заканчивается холодом и дождём.
Старуха старая жалуется на ноги,
До кухни медленно, до туалета бегом,
Телевизор и телефон. Смерть на пороге,
Но старуха не может дойти до двери.
Смерть пожимает плечами: приду попозже.
