снов и страхов, грозных или зыбких воспоминаний. <...> Разнохарактерные сообщения приходят к нам на единой стиховой волне, настолько переиначенные ее ритмической волей, что мы не сразу обнаруживаем их начальную природу”.
Светлана Алексиевич. “Пишу для притихшей России”. Беседовал Сергей Золовкин. — “Новая газета”, 2009, № 58, 3 июня <http://www.novayagazeta.ru>.
“В Петербурге от одной учительницы я услышала: она уже не может убедить своих учеников, что гоголевский Чичиков — отрицательный герой. Для них он — положительно прав. Как и Абрамович”.
“На московском вокзале слышала, как разговаривали две старушки. „Бедный Абрамович! Столько денег из-за кризиса потерял! Миллиарды!” — „Но мы-то с тобой выживем!” И — выживут же! Нет опыта счастья. Просто — жизни. А опыт выживания?— гениальный. Но лагерный опыт выживания, как писал Шаламов, нужен только нам самим. Он нужен только в лагере. Его некому передать. Прежние люди кончаются, начинаются другие”.
“<...> в Вологде, где, с точки зрения какого-нибудь голландца или француза, везде святая и непонятная русская бедность, я увидела забытые русские (советские) лица.
О Медведеве и Путине никто не говорит, как будто их и нет. Там мне напомнили поговорку 90-х: пусть совсем не платят, дали бы только сделать”.
Юрий Арабов. “Драматургам придется стать дворниками”. Беседу вела Веста Боровикова. — “Новые Известия”, 2009, 9 июня <http://www.newizv.ru>.
“Позже нам с мамой дали целый двадцатиметровый „дворец”, но тоже в коммуналке. Там я и написал первые стихи. Это был 1972?год, 8 марта. Мы с моим другом Володей Винокуровым были уже десятиклассниками и немножко пригубили какого-то ужасного вина — кажется, „Агдама”. В этом состоянии я посмотрел по телевизору какой-то мрачный партийный концерт, посвященный женскому дню, и пришел в ужас. Хотя в профессиональном плане советская масскультура была все же выше сегодняшней. Разозлившись на всю эту убогость, я залпом написал свое первое стихотворение „Загнанные лошади в белой пене”. Вскоре к нам в школу приехал поэт, фамилию которого я забыл, о чем до сих пор очень жалею. Я подстерег его в учительской, где он вел разговор о гонораре за выступление перед нами, и напугал его просьбой послушать мои стихи. Он с ужасом согласился. Я в коридоре прочел ему про своих загнанных лошадей. Он сказал мне пророческую фразу: „Вы будете популярны, но только в узких кругах.
В большое искусство вас никогда не пустят”. Я был абсолютно счастлив, хотя стихотворение было очень плохое”.
Андрей Ашкеров. Джексон как проект. — “Новые хроники”, 2009, 2 июля <http://novchronic.ru>.
“Джексон был человеком-проектом. Он стремился воплотить образ идеального субъекта, предельно противостоящего объективной действительности, по сути, объявившего ей войну”.
“Фигура Джексона — воплощение великой грезы об управляемости таких мутаций: он изменил не цвет кожи, а расовую принадлежность, не форму носа, а восприятие человеческого лица, не стереотипы сексуального поведения, а само понимание пола и возраста (Бодрийяр не зря говорил о том, что Джексон воплощает индивидуальный пол). Джексон — это великий футурист наших дней, вступивший в опасную и заведомо проигрышную игру с будущим”.
Андрей Ашкеров. Зыкина, или Откуда течет Волга. — “Новые хроники”, 2009, 2 июля.
“Зыкина была москвичкой, горожанкой. При этом „из низов”, да. Ее народность была связана с опытом культуры, пережившей и, в общем-то, вполне принявшей раскрестьянивание”.
“Зыкина — пример модернистского искусства, радикальный и, если вдуматься, довольно вызывающий”.
Альберт Байбурин. К предыстории советского паспорта (1917 — 1932). — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 2 (64) <http://magazines.russ.ru/nz>.
“<...> тот период, когда прежняя (дореволюционная) паспортная система оказалась разрушенной, а новая (советская) еще только создавалась”.
“<...> показательна в этом отношении официальная статья о паспорте в Малой советской энциклопедии, вышедшей в 1930?году: „Паспорт — особый документ для удостоверения личности и права его предъявителя на отлучку из места постоянного жительства. Паспортная система была важнейшим орудием полицейского воздействия и податной политики в т. н. ‘полицейском государстве‘. Паспортная система действовала и в дореволюционной России. Особо тягостная для трудовых масс, паспортная система стеснительна и для гражданского оборота буржуазного государства, которое упраздняет или ослабляет ее. Советское право не знает паспортной системы”. Но пройдет всего два года, и паспортная система будет введена. На самом деле, эта статья о паспорте вышла с явным опозданием. <...> В 44-м томе Большой
