как хорош ее замес, какие чудесно неординарные ингредиенты в ее тесте.
В советские времена высокие номенклатурные лица закладывали первые кирпичи, сажали деревца, продолжая дело Ленина, который нес бревно. Ритуальный аспект участия в общенародном деле тут всегда был важнее практической пользы от этого участия. Нынешние нравы требуют, чтобы общедоступные первые лица, то есть самые популярные из несакральных, то есть артисты, демонстрировали свою причастность быту. Мол, не волнуйтесь, граждане, они тоже знают, что такое кухня, а не только по ресторанам шастают. Проверьте, граждане, талантливы ли ваши звезды. Ведь талантливый человек обязан быть талантлив во всем. Петь, танцевать, острить, драться в кадре — это для ваших любимцев пустяк. А вот каковы они у плиты… Как говорилось у Бернарда Шоу, король должен подняться до простых граждан. Именно подняться, а не опуститься.
В погоне за взаимопониманием с народом звезды обязаны показывать себя не в профессии, а на том поприще, где они любители. Профессионалы должны симулировать главенство внепрофессиональных ценностей и свойств. Хотя понятно ведь, что профессиональный артист приготовит что угодно, если это надо сделать перед телекамерами. Юлия Высоцкая демонстративно признается в интервью, что готовит только в процессе съемок программы «Едим дома!». Да и в самом деле, зачем и когда звезде готовить?
В некоторой степени кулинарные шоу можно считать предтечами ледовых шоу, танцевальных шоу и вокальных шоу, в которых заняты не танцоры, не фигуристы и не певцы. Тот же принцип. Хочешь усилить свою популярность? Покажи, каков ты не в своем деле, а в чужом.
Приготовляется в кулинарных шоу в качестве главного блюда прежде всего сам куховарящий артист. Наиболее характерная мизансцена — вид артиста по пояс, срезанный разделочным столиком или плитой, которые выступают как поднос для телесного «верха» звезды. Если телевидение часто именуют «говорящими головами», кулинарные шоу следует назвать «беседующие тушки». Дизайн гарнитура, мелкая утварь и продукты для готовки — гарнир к этому основному блюду. Ну действительно, зачем Ивану Урганту ноги? Он ведь не ими работает, а безостановочно острит, облаченный в фартук с надписью «Смак», как некогда известные, штучные артисты надевали на себя прозодежду для нужд театрального искусства революционной эпохи.
Конечно, в любой момент звезду могут попросить спеть, что-нибудь изобразить или показать фокусы и пригласят выйти из-за разделочных столов, продемонстрировать себя в полный рост. В «Кулинарном поединке» это почти канонический момент, и Михаил Пореченков, ассоциирующийся скорее с любыми видами агрессии, нежели с мирной готовкой, приглашает к исполнению артистических номеров с особой плотоядностью. Как волшебник, который умеет заставить жареную утку бить крыльями и крякать.
Так ведь неспроста существовала добрая средневековая традиция проносить перед дорогими гостями и даже водружать на пиршественный стол неразделанные туши приготовленной и украшенной дичи. В сохранении визуальной формы «живого» фазана или кабана есть особая магия. Он как живой, и он наверняка приготовленный, годный к употреблению в пищу. Между двух миров замирает на блюде фазан или кабан, а переход от жизни к смерти и обратно получает привкус непостижимого, чудесного.
Вот и звезда, показавшаяся на несколько минут из-за кухонной мебели, словно снова обретает ипостась исключительно актерствующего профессионала. Однако в то же время это звезда на псевдокухне, звезда, уже пошедшая на компромисс с телеусловностью, с ролью повара-любителя, — звезда, которая «варится» на телевидении. Она тоже зависает в телеэфире между двух миров — между искусством и неискусством, между несъедобным и съедобным.
Впрочем, в кулинарии всегда есть элемент фокуса и экшена. Было овальное и белое и вдруг стало плоским, округлым и с желтым пятнышком посередине. Были круглые красные, длинные зеленые, были конусообразные оранжевые и цилиндрические фиолетовые. И вот их варят или сразу кромсают на мелкие кусочки, перемешивают, заправляют — и получается нечто странное и ни на что не похожее. Ложечки, помешивающие варево. Ножички, режущие твердые тела с элементами геометризма. Лопаточки, переворачивающие содержимое на сковородках. Кипящее масло, густо льющееся масло, бегущий кудрявой ленточкой майонез, — как телевидение любит все это выхватывать крупными планами. Прямо чтобы зритель рванул к холодильнику — поедать на нервной почве то, что там уже есть. Или чтобы сублимировал чувство голода в переживание эстетического насыщения вприглядку.
Помимо звездного шоу кулинарная программа — это всегда отчасти шоу неодушевленных продуктов, с которыми что-то происходит в руках всемогущих людей. Руки, производящие с продуктами определенные действия и сообщающие им ту или эту судьбу, — божественные руки, наделенные властью и распоряжающиеся тем, что создано божественной волей на каких-то огородах, плантациях или в теплицах и даже лабораториях. Крупные планы готовящих рук автоматически наследуют традицию изображения божественной ладони, являющейся прямо с небес и готовой вмешаться в земную жизнь.
Что могущественные руки сотворят с луком, петрушкой и чесноком, то со всей этой троицей и будет. И в этом ракурсе кулинарные телешоу — всегда поучительные и немного пугающие спектакли о власти и судьбе, о лидерах и манипулируемых. О тех, кто готовит, и о тех, кого готовят. Не случайно лексика страдательных ситуаций изобилует кулинарными ассоциациями. «И долго нас будут тут мариновать?» Или: «Я совсем спеклась». Или: «Смотри, он совсем уже вареный». Или: «Опять он нас кормит завтраками, а время идет».
ТВ ненавязчиво напоминает своим зрителям их место в истории. Если в советскую эпоху в ходу была железо-производственная тематика («Мы растем из железа», «Мы только гайки великой спайки»), то сегодня ее заменяет молчаливое мелькание кулинарных эпизодов. Никто, конечно, не поет «Мы лишь ингредиенты…». Но визуальные образы не нуждаются в вербальных расшифровках, с которыми не так уж приятно соглашаться. Визуальные образы молчаливо и мягко адаптируют рядовых людей к тому, что они неизбежно попадают в салат раннего зеленого капитализма.
В советские годы сложился образ кухни как духовного центра дома, свободной дискуссионной площадки, где кипят политические страсти. И не важно при этом, на каких табуретках сидишь ты и твои гости, на какой стол опираетесь, из каких стаканов пьете. А уж что там вокруг — вообще без разницы, потому как ничего хорошего. Очень скромненько и без всякого намека на дизайн. Кухня была символом
