Появились и московские передачи, но только одна программа. Помню ажиотаж от первых мини-сериалов, таких, как, например, “Вызываем огонь на себя”. Одноклассники младшего брата даже учителя пения прозвали Терехом, ибо он был вылитый полицай, сыгранный Роланом Быковым.
О цветном ТВ мы тогда уже слышали, но пришло оно к нам только лет через десять. Зато в наших магазинах появилась прозрачная пленка, которую предлагали наклеивать на экран для достижения цветового эффекта. Зеленая полоса внизу должна была изображать траву, верхняя голубая — небо, а желто-оранжевая середина — все остальное. Такие три цвета времени… И представьте, нам это даже нравилось.
Магнитофон вошел в мою жизнь лет на пять-шесть позже телевизора. Вначале я увидел у знакомых очень старую “Яузу” (ту самую, воспетую Галичем). В ней совмещались два типа звукозаписи — можно было ставить и катушку с пленкой, и пластинку.
Мне же в восьмом классе подарили самый дешевый магнитофон — 80-рублевую приставку “Нота”. Эта штука сама не играла, ее надо было подключать к радиоприемнику или телевизору. И я забавлялся тем, что репортажи из Кремля сопровождал песнями Высоцкого.
Пленка тогда была страшным дефицитом, катушки тоже. Помню, как я радовался, купив в ГУМе за пять с чем-то рублей концерт Бруно Вальтера, Фуртвенглера и других корифеев — на них можно было писать своих любимых бардов.
Когда же и эта пленка кончилась, приятель-геофизик подарил мне широченную ленту, применявшуюся для фиксации сейсмосигналов. Мы ее резали вкривь и вкось на узкие полоски, но сквозь музыку все равно пробивался подземный свист.
Катушки тоже обламывали, превращая 500-метровые в 250-метровые.
А сколько раз грубая лента “тип 2” рвалась, и приходилось клеить ее уксусной эссенцией либо просто клеем БФ.
Потом как-то выпуск ленты наладился, стал доступен более прочный “тип?6”, а затем появились вообще нервущиеся. И почти сразу вошли в быт кассетники, сперва довольно крупные, а затем и карманные.
Заметим еще, как долго сосуществовали магнитофоны с проигрывателями. Мои родители в конце 1950-х обзавелись радиолой, звукосниматель которой использовал сменные металлические иглы, а пластинки ставили на подкладку из зеленого фетра. Право, в этом была своя эстетика…
На скорости 78 оборотов в минуту можно было прослушать лишь одну песню, так что пластинки “на 33” не зря называли долгоиграющими — туда вмещалось вчетверо или даже впятеро больше. Пусть любители математики разъяснят нам этот парадокс.
Но подлинная революция произошла с появлением дисков-гигантов. Стало возможным составление целых концертов и композиций, расцвело искусство оформления конвертов… Мне даже кажется, что современное изобилие видео- и аудиопродукции с тысячью и одним прибамбасом как-то лишило нас свежести восприятия, отобрало ощущение маленького чуда: все равно что сравнивать электрообогреватель с камином…
Перья и ручки
А теперь о вещах, без которых не было бы всей нашей пишущей братии,?— о ручках. Даже в век компьютеров они не утратили значения, а уж в те годы…
Деревянная палочка с наконечником для укрепления пера — так называемая вставочка, — сколько лет она мне прослужила?
Я писал ею где-то до седьмого класса, а уж в отделениях связи подобное чудо встречалось до самого недавнего времени. Три атрибута сопровождают в моей памяти этот способ письма — чернильница, перочистка и кляксы.
Сколько советских школьников не стали ни отличниками, ни ударниками, скольких записали в бездари по одной причине — плохая отметка по чистописанию! Мне кажется, этот предмет был придуман специально как средство унизить слишком способных, подравнять всех под одну гребенку — как позже равняли идеология и зубрежка уставов.
Чернильницы напоминали мне гранаты с выдернутой чекой, готовые взорваться ежесекундно. Издевательское слово “непроливайка” провоцировало как раз на кидание и встряску, от которых вся твоя физиономия оказывалась ядовито-фиолетовой. Учителя использовали эти посудины для наказаний двоякого рода. Каралось и отсутствие чернильницы на твоем месте, и ненадлежащая форма. Отдельные санкции ждали тех, кто использовал чернила не того цвета или с грязно-зеленым отливом. Впрочем, наличие грязи считалось неизбежным и влекло за собой целый ритуал.
Во-первых, ты должен стряхнуть с пера лишние чернила, убрать волоски и комочки еще при вынимании его из чернильницы, иначе клякс (а то и пятен на парте) не миновать. Не всем это удавалось, ибо меру жидкости на острие можно было определить только интуитивно, а грязь, вплоть до мух, попадалась даже у самых чистоплотных.
Во-вторых, нужно регулярно драить перышко тряпичной “шваброй” — перочисткой. Их шитье было подобно пришиванию подворотничков в армии. Ученик вырезал из лохмотьев (хорошо, если в доме имелась
