или иной форме повествования. Таким образом, чтобы понять причины интереса к жанру, а также получения удовольствия от него, мы можем предположить, что в основном мотивом нашего удовлетворения является не созерцание какого-то чудовища как такового, но вся та повествовательная модель, в структуру которой это чудовище помещено”.
Андрей Лебедев. “Ухаживаю за своим дзенским садиком…” Беседовал Дмитрий Бавильский. — “Частный корреспондент”, 2009, 12 августа <http://www.chaskor.ru>.
“Список, перечень, на мой взгляд, — единственный жанр, способный адекватно передать современное жизнеощущение. <...> Про нашу эпоху историки литературы будут говорить: это было время веб-блогов, а не романов и поэм. Главное удовольствие в этой игре — трогательно-ироничное несовпадение монументальной по сути формы, зарезервированной для нерушимого и вечного (десять заповедей или полный титул русского царя), и частного эфемерного содержания („люблю”, „не люблю”. Люблю: ушастых собак и пустые ночные трамваи. Не люблю: вторники и Листа). Частный человек еще никогда не испытывал такой уверенности в своей абсолютной значимости и такой потребности заявить о себе”.
Эдуард Лимонов. “Я въедливый, занудливый, честный тип”. Беседу вел Сергей Пудов. — “Новая газета в Нижнем Новгороде”, 2009, 21 августа <http://novayagazeta-nn.ru>.
“Я его [Уэльбека] плохо помню. Да, мы вместе работали для парижской газеты. Он был одним из младших сотрудников. Писал в основном о театре. Там была масса людей, которые сейчас стали крупнейшим созвездием имен французской литературы: Патрик Бессон, Марк Эдуард Над, Шарль Дансиг, Марко Бортес… Так что Уэльбека я тогда мало замечал”.
“Уэльбеку делать нечего! А я занимаюсь политикой, поэтому мне некогда снимать фильмы. Я вообще не люблю кино”.
“Часто мне кажется, что я вообще, как две капли воды, похож на всех классических русских писателей. Отличие только во времени, языке, типажах. Я сидел в тюрьме, и у меня одновременно вышло несколько книг, вроде как „Записки из мертвого дома”… Потом я написал две книги эссе, и там я такой нравоучительный, как Гоголь в „Выбранных местах из переписки с друзьями””.
Аркадий Малер. Автор гимна и отец Михалкова. — “Русский Журнал”, 2009,
28 августа <http://russ.ru>.
“Советского ребенка можно отличить от постсоветского тем, что он всегда знал стихи Сергея Михалкова, будь то ребенок из 1930-х годов или 1980-х. Для детей, родившихся на излете советской эпохи, одна книжка Сергея Михалкова была полноценным окном в мир советского ребенка. <...> В отличие от Маршака или Чуковского, язык Михалкова был настолько прост, что оставался понятным и современным на все времена, но при этом он говорил о гораздо более сложных,
“Другие бросали ему упрек в том, что он не поэт, а чиновник от литературы, „председатель союза писателей”. Звучит это воистину страшно, пока не наступает эпоха, когда, наконец, уже нет ни цензуры, ни редактуры, опечатки на обложке и первой странице стали хорошим тоном, а „союз писателей” размножился. <...> Чиновничество от культуры — это класс, позволяющий художнику встретиться с государством. И нужно иметь психологию бомжа, чтобы этого не понимать”.
Математика в системе наук. Беседа с математиком Владимиром Успенским. Беседовала Любовь Борусяк. Часть 2. — “ПОЛИТ.РУ”, 2009, 6 августа <http://www.polit.ru>.
Говорит Владимир Успенский: “Дело в том, что если никак не ограничивать разумную абстракцию, то где-то там, в далеком горизонте или за ним, уже начинаются парадоксы и противоречия. Поэтому где-то нужно ограничивать. А где — никто не знает. Эти противоречия начинаются так далеко, что в реальной математике до них не доходят. Но если заниматься теорией множеств, возникают проблемы. Вот, скажем, великий Кантор, который ее основал, последние двадцать лет своей жизни уже ничего не писал, а все чаще и чаще поступал в нервную клинику… А свою жизнь он кончил в психическом расстройстве. <...> Опасная граница есть. Он прикоснулся к чему-то такому и не выдержал”.
