Посидел, поглядел, пригибаясь низко к земле. Но что увидишь, тем более в полутьме. Справа, от кухни, через траву ползут черные мураши, слева, от погреба, такие же малые, но рыжие. А здесь, на тропинке, у них встреча ли, битва, разбери попробуй. Тем более муравьишки-то мелкие.
Посидел на корточках, поглядел и пошел восвояси. Сначала о спичках подумал, чтобы посветить, разглядеть. Да и лампа-переноска рядом. У нее свет яркий.
Но потом лишь вздохнул и отправился на покой. Зачем мешать им? Чего любопытничать? Живут — и пускай живут. Мелкий, но тоже — народ, соседи.
А наше любопытство, людское, не всегда в пользу. И для нас и для тех, кто рядом, на этой земле.
В глубине нашего немалого подворья, возле старой абрикосины, лежал обломок ветки, в руку толщиной. В прошлом году я пилил сушняк, что-то осталось на земле. Нынче поднял обломок, а под ним угнездились муравьи: ходы, кладовые. Сразу — суета, беготня. Нарушил жизнь. Вспомнил, как прошлым летом походя ткнул ногой в пенек давно спиленной тоже абрикосины. Пенек легко вывернулся, как оказалось, муравьями источенный. Вывернулся и обнажил всю потаенную муравьиную жизнь: вязь ходов и тропок, груды белых личинок, кладовые с кормовыми запасами и, конечно, множество муравьев, которые в первый момент замерли от неожиданной катастрофы. А потом началось обычное: беготня, суета, попытка спасти свою жизнь, такую, казалось бы, прочную, налаженную, незыблемую, подчиненную лишь вечным законам природы и муравьиной жизни: зима, лето, вылет маток, запасание корма, выращивание потомства и прочее. Все вроде вечное.
Но вот оказалась рядом какая-то случайная сила (это я про себя) и просто так, походя, все разрушила в один миг.
Так и наша жизнь, человеческая. Кажется, что так было и так будет всегда. Но ведь и нашу жизнь, земную, с муравьиною общую, в любой миг может разрушить чья-то воля. И тоже, может быть, невзначай, походя, ненарочно, каким-то легким движением. Однажды повеет каким-нибудь звездным ветром. И нет нас.
Про счастье
Три встречи в один день. Три недолгие беседы в летнем, поселковом моем быту.
Старый знакомец пришел, ровесник мой. Работал всю жизнь художником-оформителем, вывески рисовал: “Культмаг” да “Хозмаг” и всякое прочее. А для себя — довольно странные картинки: размывом да оттиском; порой не поймешь, что там. Но есть любопытные работы, интересные. Невеликие, в тетрадный листок и менее. Теперь он на пенсии, две ли, три операции перенес. И вот пришел, говорит, что хочет альбом издать своих работ. Конечно, не настоящая печать, а что-то компьютерное, которое много дешевле, всего лишь две-три тысячи рублей. Но это — целая месячная его пенсия. А он и так весьма небогатый.
— Зачем тебе это надо? — уговариваю его. — Ты подкормись лучше.
А он свое:
— Умру — и ничего нет. А это все же альбом. Он останется. Перетерплю как-нибудь… Месяц- другой.
Может, и перетерпит. Но операции-то на желудке были серьезные, он это, конечно, понимает. Но вот хочется… “Чтобы осталось”. Тоже можно понять. Или нельзя?
Встреча вторая. Врач. Тоже давний знакомый. Сначала обычное: “Живой-крепкий?” — “Живой — но не крепкий, по возрасту”. А потом он мне сразу, в карьер:
— Ездил в Большую Голубую.
— Да там людей уже нет, — остужаю его.
— Ездил не к людям, к муравьям.
— К кому к кому?..
— Муравьев искал. Услыхал, что там водятся здоровые муравьи, прямо в лапоть. Вот и ездили, искали их с сыном.
— Ну и чего?
