Вот в чем дело — все в той же «английскости», столь же непроницаемой и несокрушимой, как и «японскость». Через два года начнется англо-бурская война, в которой фермеры-буры одержат несколько блестящих побед над британской регулярной армией, а винтовки Маузера и пулеметы Максима — над тактикой эпохи Наполеоновских войн. Британская армия в конце концов одержит на этой войне победу, но заплатит за нее потерей двадцати тысяч солдат. Собственно, это будет первое серьезное поражение несокрушимой «владычицы морей». Англичан ждет смерть королевы Виктории — этого воплощения Британии, потеря колоний, серьезные для национального самосознания травмы… И, словно предвидя все это, Герберт Уэллс, ученик соратника Дарвина — великого Гексли, сам получивший к 1891-му два ученых звания по биологии, пишет о том, что такое национальная идентичность перед лицом неведомой угрозы. И посыл этот настолько силен, что провидит и жизнестойкость нации, способность ее уцелеть при территориальных и человеческих потерях. Недаром в Англии в середине ХХ века, на переломе эпох, возникли как бы копии, дубликаты «Войны миров» — «День триффидов» (1951) и «Кракен пробуждается» (1953) Джона Уиндема. Оба романа повествуют об участи одного человека и всего общества перед лицом «внешней угрозы»: в одном случае поразившей человечество полной слепоты и нашествия хищных растений, в другом — нападения неведомого ужаса из глубины.
А вот теперь вернемся в Россию. Понятно, что в прежние времена гибель райцентров и городов-миллионников, райкомов и крайкомов под огнем марсианских треножников или в объятиях монстров из глубин вряд ли пропустила бы цензура, и изживать военные-послевоенные травмы массовому сознанию приходилось как-то иначе. (Как — другой разговор, скорее всего, таким изживанием стали сами фильмы о войне и стране-победителе, поскольку архетипически этот сюжет соответствовал все той же схеме, недаром враг в самых популярных текстах был деперсонифицирован — «темная сила», «проклятая орда». Замечу еще: чем такой фильм схематичнее, условнее, мифологичнее, тем сильнее катарсис — «Проверка на дорогах» или «Двадцать дней без войны», скажем, тут не подойдут, а вот «Падение Берлина» — в самый раз.)
В разгар «застоя» (и, что симптоматично, накануне вторжения в Афганистан) у нас появился первый фильм-катастрофа, знаменитый «Экипаж» Александра Митты (1979) — аналог «Ада в поднебесье». Разве что в американском фильме горел небоскреб (микромодель американского социума) и пытались спастись оказавшиеся в нем люди, в нашем же фильме «гражданский» самолет хотя и с трудом, поврежденный, но все же отрывался от чужой земли, буквально горящей у него под шасси. «Экипаж» — фильм, не спорю, замечательный. Но с тех пор прошло ровно тридцать лет.
С одной стороны, то, что на нас не падает гигантский метеорит, не нападают монстры, мы не тонем и не горим, — вроде бы и неплохо (напомню, сюжеты такого рода появляются в точках сборки — вернее, перемонтировки наново — национального сознания). С другой стороны, с тех пор, как был снят «Экипаж», нам что, так ни разу и не потребовалось разобрать, почистить и собрать себя заново?
Так вот, с моей точки зрения, отсутствие значимых (я могу с ходу назвать одно-два исключения, но главное — они все равно «не на слуху», не стали культовыми) романов-катастроф, а главное, фильмов — симптом скорее тревожный. Теоретически хит, равноценный «Экипажу» (или «Гибели Японии»), должен был появиться в начале 90-х — на сломе эпох, как способ психотерапевтического изживания прошлой и воссоздания новой национальной идентичности.
Но не появился.
Как не появился и позже.
Последние наши киношные антиутопии либо касаются локальных событий («Параграф-78»), либо отнесены в некий несуществующий мир (самая «раскрученная» — бондарчуковский «Обитаемый остров», не слишком популярный, невзирая на все рекламные ухищрения). А если что и лежит в развалинах, то это все та же ненавистная Москва (второй «Дозор», если речь идет о кино, или романы «Метро 2033» Дмитрия Глуховского, «Три холма, охраняющие край света» Михаила Успенского, «Б. Вавилонская» Михаила Веллера, где Москва последовательно уничтожается всеми возможными способами — от пожара до потопа, или совсем недавняя «Хлорофилия» Андрея Рубанова). Есть, правда, «Эвакуатор» Дмитрия Быкова, но, во-первых, это все-таки роман-метафора, во-вторых, непонятная и страшная гибель угрожает в первую очередь (по крайней мере, «в кадре») все той же Москве. Кстати, еще один повод задуматься.
Есть у нас, впрочем, несколько ура-патриотических романных утопий, в основном космоопер, в общем и целом вполне симпатичных, где Россия — большая и сильная космическая империя, усмиряющая немирные дикие звездные народы. Однако сплотить национальное сознание с той силой, с которой сплачивает его самый бесхитростный, на скорую руку сляпанный фильм-катастрофа, они не способны. А если бы были способны, вы бы наверняка о них слышали. У нас, как метко заметил ЖЖ-юзер humanitarius по поводу лунгинского «Царя», свой «национальный тип фильма-катастрофы — катастрофа, вызываемая безумием власти. Это у американцев на главных героев рушатся обломки инопланетных кораблей, стены метро и небоскребов — а потом они спасутся. У нас на людей рушится иррациональная машина истребления, вызванная вывихом человеческой натуры. И никто не спасется» [12] . Действительно, у нас что ни антиутопия, то «Сахарный Кремль», или «Невозвращенец», или «Москва 2042». Нет чтобы просто метеорит упал. И это опять же тревожный симптом. Симптом отчуждения массового сознания от государства, отсутствие отождествления с ним. Враждебная сила не приходит извне, но взращивается изнутри.
Попытка государственной пропаганды «срастить» нацию, обращаясь — сейчас — к тем же победам в Великой Отечественной, увы, ни к чему не приводит, кроме как к девальвации этих побед в национальном сознании. Дело в том, что на основе Войны и Победы уже выстроилась, идентифицировав себя, иная общность — советский народ, а дважды в одну реку войти невозможно. Один хороший фильм- катастрофа тут поправил бы дело, но кто решится продюсировать столь явно «упаднический» сюжет?
А потребность в самоидентификации есть — но в отсутствие национальной (под нацией я имею в виду страну — не Государство, но страну и все, что с ней связано, разноплеменные американцы — тоже нация) население России самоорганизуется по каким-то другим признакам, лелеет свои маленькие армагеддоны: недаром такой феерической популярностью пользуется проект S.T.A.L.K.E.R. — компьютерная бродилка (выполненная, кстати, украинскими разработчиками) в антураже Чернобыльской зоны и
